свободу, быть с тобой, с сыном, в своей семье, я черпаю силы. Не станет этой надежды, — и жить мне уж нельзя будет. Для чего и для кого? Ты должна дождаться меня во что бы это ни стало, любой ценой.

Я понимаю, Ликин, что тебе, молодой, полной жизненных сил и энергии, женщине, тяжело быть одной. Мы достаточно взрослые с тобою люди, чтоб откровенно сказать об этом. Природа требует своего и надо ее удовлетворить. Ты пишешь, что ты неспособна, как другие женщины, на легкую связь, и тебе оттого живется тяжелее, чем им. Это правда, Ликин, я это знаю и понимаю. Так больно мне говорить об этом, но, когда я писал, что ты должна быть свободной в своих действиях и поступках, я именно имел в виду свободу твою в удовлетворении твоих естественных желаний. В другое время я бы не допустил и мысли о возможности этого (разве мы не любили друг друга и не удовлетворялись этой нашей любовью вполне?), но сейчас, сейчас…

Лика! Ты должна любить меня по-прежнему, ничто не должно поколебать твоей любви и преданности, — я жду этого от тебя.

Всем своим поведением я заслужил твоего уважения больше, чем этого заслужили многие другие мужья у своих жен. И, попав в очень тяжелые обстоятельства, о которых ты теперь уже все знаешь, я остался честным гражданином нашей Советской страны, не потерял своего достоинства, не лгал, не клеветал, держался только правды, правды о своей невиновности. Я остался тебе верным мужем, и отцом своему сыну, ибо только мысль о вас, также, как и чувство советского гражданского долга поддерживала меня в моих испытаниях. Клеветники, вроде Певзнера, Борзова, Бушева, — на свободе. Они не дорожили именем честного советского человека, большевика, сочиняли жуткие небылицы, — они вышли на волю, они пользуются всеми благами жизни. А я… За что?

Неужели и ты меня оставишь?

Ты говоришь, что ты не можешь идти на случайную связь. Но будет ли тебе легче, если ты совсем перейдешь к другому человеку? Даст ли он тебе все в жизни, и сумеешь ли совсем отрешиться от мысли и воспоминаний обо мне — твоем муже и отце твоего сына?

И, вообще, о чем это я говорю? Или я уж совсем потерял рассудок? Это все бред, а не сознательные мысли.

Я знаю тебя, мою любимую женушку, мою Лидуку! Я знаю, что ты меня любишь, что ты способна ждать меня, ты не нуждаешься в легких связях, которые смогли бы оторвать тебя совсем от мужа, ты сможешь дождаться меня и отдаться вновь нашей любви. Ты — нравственно чистая, морально устойчивая, моя девочка, — тебе легче, чем многим другим женщинам, пройти этот путь физического одиночества. Твои мозги и тело не развращены, как у некоторых других, находящих себе в этом облегчение, — и тебе легче, чем им. В этом твое преимущество перед ними. И еще одно преимущество у тебя есть: ты — инженер, у тебя работа, ты ею много занята, нужно читать, заниматься, совершенствовать свои знания, обогащать свой культурный уровень. Ты, наконец, — мать замечательного ребенка, нашего Марика. Все восхищаются им, и я горд своим сыном. Он будет у нас большим Человеком, Человеком — с большой буквы, в подлинном смысле этого слова. Я об этом мечтаю, создаю планы его воспитания, и ты, моя женка, вместе со мною будешь их осуществлять.

Нет, ты не уйдешь от меня никогда, моя Лидука! Для этого тебе нужно перестать быть Ликой Котопулло, той Ликой, которую я знаю!

Моя любимая, вчера я получил твое письмо от 6/III с 4-мя большими фотографиями Марика. Какой чудесный у нас сынка! Он очень похож на тебя и на меня, я целукаю его бесчисленное множество раз. Большую радость ты доставляешь мне присылкой карточек. Прошу тебя прислать мне последние свои (обязательно свои) и Марика снимки, сделанные в хорошей фотографии, а не только у таинственного какого-то «начинающего фотолюбителя».

Я очень доволен покупкой тобою радиоприемника, он доставит вам много удовольствия. Жив ли наш патефон, какие у тебя пластинки? Я одобряю полностью твои рассуждения об экономии средств, нужно тратить их на самое необходимое, не отказывая себе во всем необходимом.

Благодарю тебя за переданные моей матери 1000 рубл.

В прошлом письме я много тебе писал о ваших отношениях, в некоторой части может я был и нечуток, я нервничал сильно, когда писал, а ты не обижайся на меня, пойми, что человеку, находящемуся в такой страшной дали от жизни, позволительны и могут быть прощены некоторые ошибки.

Я просил тебя передать маме 3 000 рубл. Подумай, как лучше: дать их ей сразу (т. е. еще 2 тысячи) или же лучше помогать ей понемногу, скажем — 100 рубл. в месяц. Мне кажется — последнее будет лучше и для самой мамы. Напиши мне, как ты поступила в этом вопросе.

Лидик, я пишу тебе при первой возможности, а она бывает не каждый день и чревата для меня осложнениями, если поймают письмо, посланное стороною. Ведь разрешают только одно в три месяца. Я тебе послал 22/11 письмо с одним освободившимся товарищем — Сеней Липецом. Он думал, что побывает в Москве и лично передаст, но поехал в г. Куйбышев. Получила ли ты это письмо?

Потом я послал тебе письмо в десятых числах марта. Во всяком случае, несмотря на то, что посылка писем сопряжена у меня с большими трудностями, я пишу тебе больше и чаще, чем получаю от тебя. Постарайся писать чаще, Лидука!

Ты хочешь научить Марика письму? Не рано ли слишком? Ведь он болезненный ребенок, и ему будет это тяжелой нагрузкой. Пусть окрепнет еще немного, тогда уж сделаем его грамотеем.

Почему он так часто болеет, Ликин? Надо его показать лучшим профессорам: Сперанскому, Киселю. Пусть посмотрят его и скажут, что нужно для укрепления его организма. Обязательно надо это сделать. Но, ты не отчаивайся, Лидука, я встречал людей, много переболевших в детстве, но удивительно крепких и здоровых в более зрелом возрасте.

Ликин! Передай маме мою большую признатепьность за нашего сына, за ее заботы о нем. После такой тяжелой болезни она сделала его таким бутузом! Нет слов для моей благодарности. Как ее нога? Почему ты ничего не пишешь о здоровьи мамы? Что делается для того, чтобы полечить ее? Береги свою мать, она у нас хорошая, и много ей, бедняжке, пришлось