В отсутствие истинной хозяйки, Черный замок являлся всего лишь зданием или, вернее, комплексом зданий, обнесенных крепостной стеной: роскошный дворец, облицованный резным каррарским мрамором, служебные постройки из серого и розового камня, несколько грозных башен, образующих вместе с высокой зубчатой стеной настоящий шедевр фортификационного искусства, и три внутренних двора — парадный — перед фасадом дворца, "княжеский" — превращенный в небольшой, но уютный сад с газонами, розовыми кустами и плодовыми деревьями, и хозяйственный — окруженный конюшнями, псарнями и амбарами. Красиво, удобно и надежно. Таким по-видимому замок и представал в глазах его обитателей, — не исключая сиятельного графа д’Авеллино — относивших некоторые чудеса, которым они были свидетелями, к проявлениям колдовских талантов самой хозяйки "Темных аллей". Впрочем, были среди них и другие, те, кто, если и не понимал магической природы Черного замка, все-таки угадывал интуитивно, что в отсутствие хозяйки замок опасен и сам по себе. Вот только слушать их предостережения никто не пожелал. Поэтому одни были изгнаны из замка, а другие — самые упорные — томились в его казематах.

Возвращение Альв, однако, все изменило, притом сразу и самым драматическим образом, и уже через несколько минут красавчик Николао, его пассия и наиболее преданные клевреты графа — вне зависимости от пола и социального положения — сидели голыми на цепи. Железные столбы возникли, казалось, из ниоткуда в центре хозяйственного двора. К ним несчастные и были прикованы за шею. Когда и как они лишились одежды, кто сковал их цепями, и как Альв узнала, кто из слуг, стражников и разного рода приживалок относится к "ближнему кругу" графа д’Авеллино — так и осталось для Якова тайной. Однако, представляя себе, пусть и в самых общих чертах, колдовские возможности своей "практически жены", он предположил, что здесь не обошлось без особой магии этого удивительного места, — а если точнее, без того симбиоза, в котором, по-видимому, состоят Альв Ринхольф княгиня Горицкая и ее родовой замок.

* * *

Совершенно неожиданно, возвращение домой оказалось для Альв весьма серьезным испытанием, и, прежде всего, потому, что все здесь, в Черном замке — буквально каждая мелочь, любой знакомый ей прежде человек, предмет, пейзаж или запах, — будили воспоминания прошлого, и часто это было совсем не то, о чем ей хотелось бы вспоминать. В ее прошлом оказалось слишком много такого, что лучше всего было бы просто забыть, но все произошло с точностью до наоборот, и Альв испытывала сейчас боль и стыд, узнав, наконец, какой она была на самом деле. Еще неприятнее было думать о том, как отреагирует на эти откровения Яков. Свев был слишком порядочным человеком для этого мира, этого времени и подлинной Альв Ринхольф. Но и скрывать от него правду казалось недостойным. И она не скрывала, показывая ему замок и комментируя увиденное. Яков шел рядом, смотрел, кивал, подавал подходящие случаю реплики, но при этом не сказал ей ни слова, если иметь в виду, то главное, что тревожило Альв.

— Не молчи! — в конце концов потребовала она, когда, пройдя анфиладой изысканно декорированных залов, они вошли в ее рабочий кабинет.

— Не молчу, — усмехнулся Яков, без стеснения рассматривая портрет "Хозяйки полуночи", повешенный в простенке между двумя узкими витражными окнами. — Слишком мрачно, ты не находишь? В жизни ты выглядишь куда лучше.

Одетая во все черное — черное платье, перчатки и вуаль, отброшенная назад, чтобы открыть лицо, — она выглядела болезненно бледной и мрачной, а от взгляда темно-синих глаз становилось по-настоящему страшно.

— Ты знаешь, о чем я спросила! — раздраженно бросила Альв, с трудом отведя взгляд от того самого колье работы Бенвенуто Челлини, которое они так удачно сбыли с рук в Гамбурге.

— Ты, верно, забыла, — повернулся к ней Яков, — но ты меня об этом уже спрашивала. Первый раз после боя с ульфхеднарами, — он поднял руку и убрал упавшую Альв на лоб прядь. — А второй раз…

— После истории с сестрами Гёндуль, — закончила она за него фразу. — Я не беспамятная, Яков. Больше нет! И я все помню: и мои вопросы, и твои ответы. Но это было раньше.

— Что изменилось теперь?

— Ко мне вернулась память.

— Я так и предположил, — кивнул Яков. — Это что-то меняет?

— Меняет! — Как ни странно, ей захотелось закричать или заплакать, но это было неправильно, и она не поддалась слабости.

— Что именно это меняет? — Яков смотрел ей в глаза, и Альв не могла отвести взгляд. Стояла, вздернув подбородок, и смотрела снизу-вверх, стараясь, чтобы казалось, что разговаривает с ним на равных. — Впрочем, дай угадаю! Ты вспомнила, каково это быть Темной госпожой, и некоторые подробности твоей прежней жизни тебе не понравились…

— Ты так говоришь, потому что ничего толком обо мне не знаешь!

— Да нет, милая! — улыбнулся Яков, и в его улыбке не было ни страха, ни презрения, ничего из того, что она боялась там увидеть. — Я действительно не знаю пока всех фактов, но общая картина ясна. Ты была такой, — кивнул он на портрет, — какой тебя изобразил художник, но я-то полюбил совсем другую женщину. А подробности твоей биографии…

— Это колье мне подарил Винченцо Гонзага герцог Мантуи, и он же подослал ко мне убийц на маскараде в Венеции!

— Такое случается, — без тени удивления констатировал Яков. — У нас, в Себерии, говорят, от любви до ненависти один шаг.

— Мне пятьдесят три года! — упорствовала Альв.

— А выглядишь максимум на двадцать три…

— Николао не первый мой любовник.

— Так и у меня до тебя были женщины, — усмехнулся в ответ Яков. — Не анахорет, одним словом.

— Я… — начала было Альв, но остановилась не в силах выбрать, о чем еще ему рассказать. — Яков, я стала виверной по доброй воле, желая получить силу и власть над полуночным миром, а виверна хищник…

— Но хищник, обремененный кодексом чести, разве нет? — прервал ее Яков.

— Тебя это утешает? — прямо спросила она.

— Меня это примеряет с той действительностью, в которой нам предстоит жить, — ответил он так же прямо. — Я не идеалист, Альв, не диванный стратег и не кабинетный философ. Я воевал, знаешь ли, да и в мирное время… Дознаватель Убойного стола, Альв, видит не меньше крови и грязи, чем фронтовой разведчик, но и не больше. Так что я вполне могу судить о том, с чем я смогу жить, а с чем — нет. Ты ведь меня об этом спросила?

— Ты не знаешь всего! — Альв не могла остановиться, хотя и понимала, что продолжать этот разговор по меньшей мере глупо.

— Захочешь, расскажешь когда-нибудь, — пожал он плечами в ответ, — а не захочешь, так и не надо. Я расследованием твоих прошлых грехов, милая, заниматься не стану, мне, надеюсь, других дел в жизни хватит. Но, если хочешь совет, отпусти Николао. Пусть идет себе с миром…

— Отпустить?! — Волна холодного гнева обдала ее с ног до головы, и Альв хотела уже возразить Якову. Едко и жестко. Или накричать на него, дав волю гневу, выстудившему сердце! В конце концов, объяснить ровным холодным голосом, как он неправ. Но буквально в последний момент смогла сдержать этот хаотичный порыв к немедленному действию, сообразив вдруг, что с ней, на самом деле, происходит с тех пор, как она вернулась домой.