— О чем вы? — Покачав головой, я попытался выдавить смех. Но теперь мой собственный тон резал уши своей фальшивостью. — Поймите, все это нелепо и скоропалительно. Ничего не изменилось. Все по-прежнему, никто никого не бросит, это я обещаю.

Я вышел в коридор, слегка ошалевший, но больше обеспокоенный оборотом и скоростью развития событий. И мысли не было искать Каролину. Надев шляпу и кашне, я зашагал к выходу.

Однако в вестибюле я уловил какой-то шорох или движение и, подняв взгляд к лестнице, за перилами первой площадки увидел Каролину. Лицо ее было в тени, а русые волосы под светом из стеклянного купола казались белесыми.

Сняв шляпу, я подошел к нижней ступеньке. Каролина осталась на месте.

— Извините, но мне вправду надо идти, — негромко сказал я. — Прошу вас, поговорите с матерью. Она… ей взбрело, что мы вроде как собираемся бежать.

Каролина молчала, и я еще тише добавил:

— Мы же не собираемся бежать, правда?

Она обхватила балясину и, покачав головой, прошептала:

— Столь разумные люди, как мы с вами, вряд ли на это решатся.

Я не видел ее лица, но голос ее был глух и ровен; не похоже, чтобы она шутила. Но ведь она меня поджидала, и я вдруг понял, что она и сейчас ждет — ждет, чтобы я к ней поднялся и снял все вопросы. Но когда я шагнул на ступеньку, она отпрянула, а на лице ее отразился невольный испуг, который я разглядел, несмотря на тень.

Разочарованный, я сошел на розово-кроваво-красный мраморный пол.

— Да, сейчас вряд ли.

Тон мой был холоден. Я надел шляпу, рванул покоробившуюся дверь и вышел на улицу.

Тоска по ней, пришедшая почти сразу, теперь меня раздражала, а упрямство и хандра удерживали от того, чтобы искать с ней встречи. Расходуя бензин, я ездил к пациентам кружным путем. Совершенно неожиданно мы столкнулись на лемингтонской улице. Каролина с матерью приехали за покупками. Я не успел притвориться, будто их не заметил, и минут десять мы натужно болтали ни о чем. Каролина была в своем неказистом вязаном берете и поносного цвета шарфе, которого раньше я не видел. Бледная и отстраненная, выглядела она неважно; когда прошел шок от внезапности встречи, я с горечью понял, что искра между нами больше не проскакивает, а наша особая симпатия угасла. Разговор с матерью определенно состоялся, но мы вели себя так, будто моего последнего визита вовсе не было. Прощаясь с ними, я приподнял шляпу, словно перед обычными знакомыми, и в скверном настроении пошел в больницу, где, помнится, устроил жуткий скандал сволочной медсестре.

В последующие дни я с головой ушел в работу, не давая себе времени на праздные раздумья. И тут мне повезло. Больничный комитет собирался представить свои изыскания лондонской конференции, но врач, который должен был выступить с докладом, захворал, и мне предложили его заменить. Запутавшись в своих сердечных делах, я ухватился за возможность передыха; долгая конференция предполагала небольшую стажировку в лондонской больнице, и я, впервые за много лет, взял отпуск. Мои пациенты перешли Грэму и Уайзу, нашему заместителю. Пятого февраля я отбыл в Лондон, где провел почти две недели.

Мое отсутствие практически не сказалось на жизни обитателей Хандредс-Холла, поскольку и раньше случалось, что я подолгу к ним не заглядывал. Однако потом я узнал, что по мне скучали. Наверное, Айресы привыкли, что я всегда под рукой и готов появиться, стоит набрать мой номер. Мои визиты скрашивали их одиночество, которое теперь набросилось на них с новой силой. Пытаясь развлечься, они навестили Десмондов и провели вечер с пожилой девушкой мисс Дабни. Потом съездили в Вустершир повидать старинных друзей семьи. Но поездка сожрала почти весь лимит бензина, а испортившаяся погода усугубила скверность сельских дорог. Опасаясь за здоровье, миссис Айрес безвылазно сидела дома. Нескончаемый дождь изводил Каролину, но она, облачившись в дождевик и резиновые сапоги, трудилась не покладая рук. Сначала на ферме помогала Макинсу с посевом яровых. Затем переключилась на сад, где вместе с Барреттом починила изгородь, после чего хоть как-то прочистила забитую водосточную трубу. Последняя работа доставила огорчение, ибо выяснилось, что стена промокла весьма глубоко. Уяснив масштаб проблемы, Каролина решила проверить все комнаты с западной стороны дома; миссис Айрес ее сопровождала. Обнаружив небольшие протечки в столовой и «раздевалке», они весьма неохотно открыли дверь зала.

Наутро после злосчастной октябрьской вечеринки миссис Бэйзли и Бетти часа три отмывали кровь с дивана и ковра, вынося ведра со зловеще розоватой водой. Затем грянули известные беды, началась кутерьма с Родом, и никому не хватало духу зайти в зал. Даже когда Каролина шерстила дом в поисках вещей на продажу, она обошла эту комнату, и, помнится, я подумал, что в ней развилось суеверие.

Однако теперь, открыв скрипучие ставни, Каролина и миссис Айрес костерили себя на все лады за то, что не заглянули сюда раньше. Зал пострадал невообразимо: разбухший от воды лепной потолок просел, и дождь, проникая сквозь трещины в штукатурке, беспрепятственно заливал ковер и мебель. К счастью, клавесин избежал этой участи, но гобеленовая обивка золоченых ампирных кресел погибла. Самое удручающее зрелище представляли собой желтые китайские обои, которые, вырвавшись из плена проржавевших кнопок, рваными полотнищами свисали с отсыревших стен.

— Что ж, мы прошли огонь, теперь, стало быть, пройдем воды… — оглядывая бедлам, вздохнула Каролина.

Были призваны Бетти и миссис Бэйзли, которым велели растопить камин, запустили генератор, принесли обогреватели и примусы; полтора дня комната сушилась и проветривалась. С потолком было ничего не поделать. При попытке включить свет люстра, в хрустальных плафонах которой стояли лужицы мутной воды, угрожающе крякнула и зашипела, после чего ее оставили в покое. Обои погибли безвозвратно. Но ковер еще было можно спасти, а крупную мебель, которую не удалось вынести, предполагалось отчистить и задрапировать. Перехватив волосы и облачившись в старые спортивные штаны, Каролина деятельно участвовала в работе. Здоровье миссис Айрес вновь пошатнулось, и потому она лишь горестно наблюдала, как оголяется комната.

— Твоя бабушка этого не пережила бы, — сказала она, трогая шелковые шторы в причудливых водяных разводах.

— Ничего не попишешь, — вздохнула Каролина. Долгая работа ее извела. Сейчас она сражалась с войлочным рулоном, собираясь укутать диван. — Комната свое отжила, вот и все.

— Ты так говоришь, будто мы превращаем ее в гробницу! — испугалась миссис Айрес.

— Если бы! Тогда совет графства выдал бы ссуду, а Бабб взялся за перестройку… Ах ты, сволочь! — Каролина швырнула рулон. — Извини, мама, не сдержалась. Может, лучше пойдешь в гостиную, если все это столь огорчительно?

— Как вспомню приемы, которые мы с твоим отцом здесь устраивали! Ты была крохой!

— Я понимаю. Но папа не очень-то любил эту комнату, помнишь? Говорил, от этих обоев его мутит.

Каролина огляделась, ища какое-нибудь несложное занятие для матери, и подвела ее к креслу возле шкафчика с патефоном.