Положение у нас и у наших союзников и настроение в войсках прямо-таки требовали наступления и скорейшей победы. Осуществить его следовало только на Западном фронте. Для этого нужны были мощные технические средства и крупные воинские формирования, командиры и солдаты которых обучены наступательным действиям. При наличии всего необходимого было можно и должно атаковать.

Я прекрасно понимал: предстоящее наступление на Западе будет одной из сложнейших военных операций в истории человечества – и этого не скрывал. И немецкому народу надо было напрячь все силы. Чем острее нехватка людей, тем выше должен быть боевой дух нации, тем интенсивнее обязано правительство оказывать поддержку военному руководству. ОКХ пришлось, как в свое время в сражении при Танненберге, собрать вместе все, без чего можно было бы обойтись на других театрах военных действий. Мы придерживались принципа: чем больше, тем лучше.

Полным ходом шла передислокация частей из Италии, Галиции и Буковины во Францию и Бельгию, нужно было принять окончательное решение относительно переброски воинских формирований с Восточного фронта и с Балканского полуострова. Но сначала требовалось определить нашу политику с Россией и Румынией и выяснить, как большевики, в свою очередь, относятся к Антанте и Четверному союзу.

Если в Брест-Литовске все пошло бы гладко, то можно было бы успеть до середины марта высвободить достаточно войск для успешного наступления на Западе. Любая задержка сверх этого срока была недопустима в виде ожидавшегося прибытия в Европу американских воинских контингентов. Поэтому можно легко себе представить, с каким напряжением мы взирали на предстоявшие переговоры о мире.

Переговоры в Брест-Литовске начались 22 декабря 1917 г. Уполномоченным от Германии был статс-секретарь фон Кюльман, ему подчинялся представитель Верховного командования генерал Гофман. Австро-Венгрия прислала графа Чернина. Другие государства Четверного союза тоже принимали участие.

Представители России обладали всеми нужными правами и полномочиями и сразу изложили свои предложения. 25 декабря граф Чернин от имени четырех союзников заявил о согласии с русскими условиями мира без насильственного присоединения оккупированных во время войны территорий и без взыскания контрибуций и военных издержек. К участию в переговорах на данной основе, кроме того, официально пригласили и страны Антанты, установив крайний срок для ответа – 4 января 1918 г. в 10.00.

Таким образом, переговоры пошли по нежелательному руслу. Вместо того чтобы сразу перейти к сути дела, на повестку дня был внесен целый ряд различных мнений, обсуждение которых заняло бы слишком много времени. И приглашение к державам Антанты тоже лишь затягивало переговоры. Не было ни единого шанса, что оно будет принято. Все это никак не соответствовало установкам, выработанным на совещании, проведенном 18 декабря в Кройцнахе под председательством его величества. Наше будущее на Востоке оказалось под большим вопросом. Не подумали и о необходимом военном обеспечении государственной границы.

Содержание выступлений большевистских представителей России свидетельствовало о том, что они и Антанта желали только затянуть переговоры, что большевики как-то связывали с Антантой свои мечты о мировой революции и стремились превратить встречи в Брест-Литовске в грандиозную пропагандистскую кампанию собственных идей. Это было тем опаснее для внутреннего положения Германии, поскольку только немногие замечали разложенческое влияние большевизма. Его не видело и недооценивало прежде всего большинство в рейхстаге. Эти депутаты усматривали в речах большевистских представителей России лишнее подтверждение собственных пацифистских взглядов и начало всеобщего братания. Я придерживался совершенно иных взглядов. Мне было предельно ясно: с поддержкой или без поддержки Антантой большевизм будет для нас всегда чрезвычайно опасным врагом, сдерживать которого нам будет стоить больших военных усилий и после заключения мира.

В конце декабря делегации, не решив ничего конкретного, разъехались по домам, чтобы, по истечении установленного Антанте срока, вновь собраться вместе в Бресте в начале января.

Мы с генерал-фельдмаршалом фон Гинденбургом в первых числах января отправились в Берлин, намереваясь встретиться со статс-секретарем фон Кюльманом и настоять на ускорении процесса переговоров. Я, кроме того, хотел также увидеться с генералом Гофманом, в тот момент тоже находившимся в Берлине.

2 января состоялось совещание у его величества. На нем я, сославшись на планировавшееся широкое наступление на Западе, указал на необходимость скорейшего достижения мира на Востоке; начать переброску войск мы могли только в том случае, если перспектива заключения мира станет вполне реальной. Учитывая военную обстановку, следовало, безусловно, пресекать всякую попытку затягивания переговоров, для этого у нас имелось достаточно сил и средств.

Генерал-фельдмаршал фон Гинденбург передал его величеству датированный 7 января меморандум. В документе он подчеркнул собственную и мою ответственность за то, чтобы в результате мира немецкий народ настолько укрепился и получил такие надежные границы, что наши противники не скоро решились бы развязать с нами новую войну.

Его величество передал меморандум рейхсканцлеру для ответа по существу. В середине января мы встретились с графом фон Гертлингом. Рейхсканцлер прежде всего высказался против нашего мнения, будто мы также ответственны за условия заключения мира. Он особо подчеркнул, что вся ответственность лежит целиком и полностью на нем. Но мы вовсе не собирались в чем-то ограничить его компетенции. Речь шла исключительно о моральной ответственности, которую мы ощущали в глубине души и которую никто не мог с нас снять.

Граф фон Гертлинг явно пытался освободиться от мнимой опеки со стороны ОКХ. Меня очень удивила сама манера поведения рейхсканцлера. К сожалению, правительство никогда не заявляло громко и открыто, что страной руководит оно и только оно, а не генерал Людендорф.

Относительно государственно-правовой ответственности рейхсканцлера и моральной ответственности моей и генерал-фельдмаршала на самом деле не существовало никаких неясностей. Но чем резче обозначил рейхсканцлер разделительную линию, тем тяжелее становилось бремя ответственности лично для него.

Тем временем в Бресте вновь собрались делегации сторон. От Антанты, естественно, никто не прибыл. Многие ждали с определенным волнением приезда русских, и они явились во главе с Троцким. Темпы развала русской армии нарастали, она была полностью дезорганизована и жаждала мира. Военная обстановка благоприятствовала нам, нужно было только ясно и твердо добиваться согласия с нашими несложными требованиями.

В вопросе о праве наций на самоопределение мы продвинулись далеко навстречу друг другу. Отказавшись от точки зрения, согласно которой жители Курляндии и Литвы, по нашему мнению, уже использовали свое право на самоопределение, мы изъявили готовность вновь провести опрос населения, но настаивали лишь на осуществлении этого мероприятия еще во время пребывания на данных территориях наших войск. Троцкий же требовал сначала освободить эти области от нашего присутствия и только потом дать местным жителям возможность воспользоваться своим правом на самоопределение.