Я неохотно повернулась к трельяжу, стоявшему на туалетном столике в спальне Лорелеи. Прежде чем я успела сказать «нет», она ухватилась за резинку с такой силой, что та с треском соскользнула с моего конского хвоста. После чего принялась энергичными движениями расчесывать мои волосы щеткой, плавно распределяя их по плечам.

– Ну, взгляните сами! Ведь так же гораздо лучше!

– Зато так мне будет жарко. Шея начнет потеть, волосы станут лезть в глаза, а это меня раздражает. Куда вы задевали мою резинку? – Я окинула взглядом туалетный столик. Никаких резинок.

– Прошу прощения, но, кажется, она упала за зеркало. Сожалею…

Впрочем, на лице мачехи не читалось ни малейшего намека на сожаление. Я уже приготовилась предложить ей совместными усилиями отодвинуть столик от стены и поискать там резинку, но в эту минуту в дверь позвонили.

– Наверное, Гиббс приехал, – воскликнула Лорелея и окинула меня критическим взглядом. – Еще немного помады и…

– Зачем мне красить губы? Я же собираюсь в Историческое общество, а не в театр, а Гиббс просто едет вместе со мной.

– Вы ведь пока еще не покойница, Мерит. Всего лишь вдова… Так почему бы и не попробовать начать все сначала? Моя мама всегда говорила в таких случаях…

Лорелея поймала мой взгляд в зеркале и тотчас же замолчала. Хотя, пожалуй, сегодня я бы и не стала обрывать ее на полуслове. Я уже почти нутром стала чувствовать, когда Лорелея готовится высказать очередную умную мысль. Свои интеллектуальные перлы она озвучивала по многу раз на протяжении каждого дня. И они почти перестали раздражать меня. Скорее, забавляли. А постепенно я даже стала прислушиваться к тем универсальным истинам, к тем крупицам правды, которые они вместе со своей матерью умудрились усвоить, живя когда-то в каком-то трейлере в крохотном городке Алабамы. Такие истины сближают людей и делают наш огромный мир не таким уж большим. Возможно, и поэтому я перестала так остро чувствовать собственное одиночество.

Я заложила пряди волос за уши.

– Вам совсем не обязательно набиваться мне в подруги.

– Это почему? Потому что я ваша мачеха?

Я посмотрела на свои стоптанные башмаки, которые выглядели совсем уж убого на фоне нарядного платья, позаимствованного у Лорелеи. И снова подумала о том, какие мы с ней разные. И как разительно отличается эта женщина от моей покойной матери.

– Потому что я не просила вас влезать в мою жизнь.

Я замолчала, почувствовав неловкость за собственную грубость. Мне даже стало стыдно. Вот уж, воистину, язык мой – враг мой. Хотя, с другой стороны… За последние недели мои приступы злости стали похожими на стрелы, вложенные в лук без тетивы. Никуда их не выпустишь, и никого они не поранят. Если бы я занялась самоанализом, то и вообще пришла бы к весьма неутешительному для себя выводу. Мое негодование по поводу собственной неудавшейся жизни и всех тех обид, что мне довелось пережить в прошлом, сейчас направлено исключительно на саму себя. И только на себя.

Улыбка мгновенно сбежала с лица Лорелеи, задержавшись разве что в самых уголках ее губ.

– Не то чтобы вы не можете никому понравиться. Уверена, есть множество людей, которые с радостью приняли бы вашу дружбу и охотно впустили бы вас в свою жизнь. Но просто… просто мы очень разные.

Лорелея неторопливо положила щетку на туалетный столик.

– Но главное препятствие состоит в том, что я вышла замуж за вашего отца в тот момент, когда вы считали, что вам с ним больше никто не нужен. Что вы одна команда и все такое… Понимаю… Но, поверьте мне, на самом деле у нас с вами гораздо больше общего, чем вам кажется.

Я глянула на нее в зеркало и едва не расхохоталась. Загорелая блондинка с ярко накрашенными губами и я, серая мышка. Небо и земля! И что между нами общего? В дверь снова позвонили. Я заторопилась на выход, желая поскорее закончить наш разговор, чтобы опять не сболтнуть что-то лишнее и ненароком не обидеть Лорелею.

– У вас большое сердце и щедрая душа, Мерит. Вам просто нужно впустить в свою жизнь других людей, что бы вы там ни твердили себе о том, что вы не такая, как все.

Я лишь отрицательно качнула головой. Где мне найти такие слова, чтобы она поняла, что мое сердце наглухо закрыто для всех и это длится уже долгие и долгие годы? Кстати, жить так даже проще. Я вышла в коридор, довольная тем, что избавилась от необходимости продолжать беседу, и услышала вдогонку:

– Ведь вы же могли выставить нас вон.

Я замерла у дверей, даже не повернув голову. Несмотря на то что последние слова Лорелея обронила едва слышно, они произвели на меня просто ужасное впечатление. Во мне снова вскипела злость, мне было стыдно и одновременно горько от осознания всех пережитых мною потерь.

Я крепко-крепко сжала веки, пытаясь вспомнить, что однажды сказал мне Кэл. Потом я часто размышляла над его словами, особенно когда он начинал злиться. Огонь – это явление, а не вещь. В процессе горения дерева или любого другого вида топлива высвобождаются пары, которые немедленно вступают во взаимодействие с кислородом, присутствующим в воздухе. В результате происходит сильнейшее воспламенение газа, что еще более повышает температуру горения. Выделяются новые порции пара, и весь цикл повторяется по новой.

– Это еще не поздно сделать и сейчас, – нашлась я наконец.

– Но вы этого никогда не сделаете.

Я не стала отвечать, а поспешила вниз открывать дверь. Гиббс стоял, небрежно прислонившись к перилам крыльца, заложив ногу за ногу и засунув руки в карманы брюк. Я обратила внимание на его позу именно потому, что Кэл никогда не позволял себе стоять вразвалку. Он всегда держал спину прямо, ноги врозь, иногда чуть приподнимаясь на цыпочках, как это делают борцы, готовясь к началу схватки. В такие минуты он был очень похож на зверя, который вот-вот прыгнет на тебя.

Но вот Гиббс распрямился и окинул меня взглядом.

– Очень миленькое платьице.

– Лорелея одолжила на выход.

Я машинально одернула юбку, хотя она и без того прикрывала колени на добрых четыре дюйма, стараясь не думать о том, насколько заметен мой шрам.

– Непонятно по каким причинам она устроила с самого утра стирку, перестирала в том числе и все мои вещи, а высохнуть ничего не успело… Вот она и предложила мне воспользоваться ее гардеробом. Но у нее же все платья – мини. В таких только спортом заниматься или устраивать утренние пробежки по улицам. Хорошо хоть мои ноги вдвое короче, чем у нее.

Гиббс окинул меня долгим изучающим взглядом, начиная от V-образного декольте в белом вязаном платье с пелериной и заканчивая коротким низом, заставляющим лично меня думать, что это – не платье, а скорее удлиненная рубашка, под которую не мешало бы надеть брюки. Но, как назло, все мои брюки и джинсы тоже сохнут сейчас после стирки.

– По-моему, с вашим платьем все в полном порядке.