— И что ты предлагаешь? — меня перестало колотить, я, наконец, могу говорить связно и мыслить относительно чисто.

— Отзови Давыдова, закрой дело. Объяви, что это было мошенничество. Федосеева посадят, а через полгода он выйдет и свалит из страны лет на пять. Это я обеспечу. Ты потеряешь деньги, но приобретешь гораздо больше — спокойствие.

— Ты предлагаешь мне посадить собственного клиента, сказав: «Ой, извините, я ошибся, он и правда мошенник?» Карпов, ты сейчас предлагаешь мне не просто отступить. Ты предлагаешь мне проиграть! — зло на него смотрю, а мужчина только тяжело вздыхает, словно я малолетний пацан, который где-то нашкодил.

— Я и говорю, подросток. Макс, да пойми же! Ты не вытянешь это дело. Даже вдвоем с Артемом вы не справитесь. Вас просто уничтожат. Ты лишишься всего. Бизнеса, денег, репутации, о которой так печешься. Своей женщины. Своей жизни. Оно стоит того?

— А тебе-то что? Какое тебе дело, Семен, до моей жизни, м?!

— Да мне насрать на нее, — сплевывает он на и без того не особо чистый пол. — Это коснется всех, в том числе и меня. А знаешь ли, Шевцов, мне тоже есть что терять. Жена, дети…

— Любовница, собака… — продолжаю его список. — Знаю я, Карпов, знаю. На жалость давить не надо. Не по адресу.

Мужчина нервно поднялся со своего места и стал расхаживать по камере, заложив руки за спину.

Он молчит, а внутренний голос вопит, что ведь Семен Михайлович прав. Как бы мне не было сложно это признать, он, черт возьми, прав! Моих ресурсов, знаний, опыта и связей недостаточно, чтобы выиграть. Я надеялся, что Тёмыч поможет, и, уверен, у него бы получилось, но все упирается во время. А его у меня нет. Ксюша в больнице, я в тюрьме. И мне не выйти отсюда, потому что руку к моему заточению приложил даже не Карпов. Кто-то гораздо выше. Если бы это было не так, связи Дрейка помогли бы, и я был на свободе. Но ни его знакомые, ни друзья покойного отца моего лучшего друга помочь не смогли, и вот уже долбанный месяц я сижу в этой камере и не вижу решения проблемы. Ничего не двигается с места. На предоставленные мной данные закрывают глаза и тянут, не принимая никаких решений. Это гребаный тупик! Но и отдавать Федосеева я не хочу. Дело уже не в деньгах. В принципах.

— У меня есть условие, — прервал я затянувшееся молчание.

— Да неужели? — вновь усмехается Карпов. — Свободы и сохранения здоровья беременной девушке недостаточно?

— Не смей! — в моем голосе снова прорывается рык.

— Тиши, тише, — смеется он. — Чего ты хочешь?

— Ты дашь команду своим людям забрать все бумаги на Федосеева и закрыть дело. Говори, что хочешь. Что погорячились, ошиблись. Мне срать! — не свожу с него пристального взгляда. — А я забываю, что провалялся в больнице с сотрясением благодаря тебе. Мы разойдемся в разные стороны и надеюсь, больше не пересечемся в подобных обстоятельствах.

Карпов задумался буквально на пару секунд.

— А я уже и забыл, — хмыкнул мужчина.

— Зато я прекрасно помню. И материалы дела, что лежат в суде, тоже. И уж поверь, за это я точно могу с тебя спросить и еще помотать нервы. Для этого мне даже выходить отсюда не надо.

— Договорились, — он протягивает мне руку, я не тороплюсь ее жать. — Днем ты будешь дома.

Киваю и пожимаю его ладонь. Сделка заключена. Он прав. Мне теперь есть что терять.

За Семеном закрылась дверь, а я рухнул на кровать и закрыл глаза. Впервые за этот месяц мне стало легче дышать. Отступить — не значит проиграть. Иногда это разумно, и как бы я ненавидел этого ублюдка, сейчас я ним согласен. Из этого дерьма я бы не выбрался живым. И ладно я… Улыбнулся, глядя в потолок. Уже сегодня днем я увижу свою девочку, обниму ее и сам вытрясу из врачей всю информацию о самочувствии своей малышки.

Я стану отцом. Надо же!

Максиму передали записку. Это главное. Я представляю, какого ему там. Мне кажется, мой мужчина сам не видит, как изменился. Он не знает, что в его взгляде больше нет такого количества льда, что я видела еще совсем недавно. Он смотрит на меня иначе. Ему сложно, но Макс ни за что этого не признает. Ему больно, но он не решится это сказать. Ему страшно, но мой мужчина никогда этого не признает. И сейчас я понимаю, что сделала правильный выбор, когда решила остаться.

Положила ладошку на живот и невесомо погладила пальцами.

— У нас все будет хорошо, — шепчу своему малышу. — Папа к нам вернется.

Еще одна ночь без него прошла, как целая неделя. Соскучилась. Кто бы знал, как я по нему соскучилась! Снова уколы, процедуры, отмазки перед мамой, что редко звоню из-за загруза на учебе, на которую на самом деле забила в последнее время. А у Максима работы много. Но мы обязательно скоро приедем к ней вместе с ним. А потом кладу трубку и реву в голос от невыносимой тоски.

Дверь моей палаты открылась, впуская высокого мужчину в классическом костюме. Я знаю его. Он приезжал к Максу в больницу, когда тот лежал с сотрясением.

— Зачем вы пришли? — поднялась на локтях немного выше.

Сидеть врачи пока запрещают, но и лежать, когда рядом такой тип, мне совсем не хочется.

— Не бойся меня, — он поднял руки и выставил их ладонями вперед в примирительном, успокаивающем жесте. — Я приехал поговорить.

Нервно сглотнула и поняла, что он не уйдет, пока разговор не состоится. Согласно кивнула.

— Я был у Максима сегодня ночью. Через несколько часов он будет на свободе.

Внутри взорвался маленький фейерверк. С трудом погасив волну облегчения и счастья, уставилась на незваного гостя.

— Убеди его уехать из страны на некоторое время.

Я напряглась.

— Зачем? — спросила вмиг севшим голосом.

— Воды? — поинтересовался мужчина.

Кивнула. Мне и правда резко захотелось пить. Приняв из его рук стакан, обратилась в слух.

— Он не верит, что я очень тепло к нему отношусь. Иначе давно бы стер в порошок заносчивого мальчишку. Чтобы все, что он разворошил, улеглось. Чтобы он не натворил еще глупостей из-за своих тупых амбиций, сделай так, чтобы он уехал. Здесь все разрулит Давыдов, а вы отлично проведете время в отпуске.

— А если он не согласится? Или я не захочу? Мне вообще вставать нельзя! — осмелела и даже повысила голос на этого неприятного скользкого типа.

— Вы стоите друг друга, — хмыкнул он. — Могут быть проблемы, девочка. Ты не знаешь, во что влез твой парень и каких людей потревожил, — он на минуту замолчал. — Впрочем, решать вам. Это мой последний жест доброй воли. Больше помощи не будет.

— Помощи? Да если бы не Вы…

— Если бы не я, он давно бы сдох в своей камере! — рыкнул он и добавил уже спокойнее: — Не говори ему об этом. Пожалуйста, — уже спокойнее. — Не хотите уезжать? Сделай так, чтобы он никуда не лез. Пусть занимается семьей. Учится любить и ценить то, что у него есть, чего он добился собственным трудом и головой.