Полицейскому казалось, что с каждым часом продвижения температура падала, по крайней мере, на пару-тройку градусов, и он предложил Смиту переодеться в заранее припасённые тулупы из оленьих шкур, выменянные инспектором в Чэнду за 100 коробков спичек. Но тот, к его удивлению, отказался, продолжая скакать по острым камням с ловкостью горного козла в своём лёгком «дирижёрском» фраке.

– Вы одевайтесь, милый Джозеф, а я, знаете, привычен, – отозвался он, издали оторвавшись зигзагами футов на сто вперёд замерзающего и задыхающегося от недостатка кислорода Кроуза.

Выругавшись, и с досады плюнув в остроконечный, размером с доброго быка, камень, инспектор навьючил на себя тёплое, сшитое из больших косых лоскутов одеяние, и неловко спотыкаясь и чертыхаясь, поспешил догонять коммивояжера.

Ещё через полчаса Кроуз объявил своему спутнику, что не в силах идти дальше и приказал Смиту развести костёр из ещё попадавшихся на их пути редких сухих колючек.

– Вы точно знаете, что мы на правильном пути? – почти со злостью спросил Кроуз.

– Дорогой инспектор, это станет ясно только ночью, когда над этими чудесными заснеженными вершинами появятся звёзды, – с вежливым поклоном отозвался коммивояжёр.

– То есть вы хотите сказать, что мы как древние мореплаватели будем ориентироваться исключительно по звёздам?! – оторопел инспектор.

– Ну почему же, исключительно, – весело хохотнул Смит, уносясь за колючками, – в дневное время нам будет помогать наша волшебная флейта.

– И сколько же ещё продлится наше путешествие к монастырю? – спросил Кроуз, когда коммивояжер уже разводил огонь под охапкой собранных колючек.

– Видите ли, дорогой друг Джозеф, – послушник, смирив прежнюю весёлость, говорил очень серьёзно, – наверняка это сказать невозможно. Может быть, мы достигнем монастыря Тяо Бон за 3–4 дня, может, за неделю, а возможно, и не найдём его никогда.

Нет, инспектор не верил своим ушам! Что значит, возможно, не найдём никогда?! И при этом, Смит говорил всё это как о чём-то само собой разумеющемся. Так же спокойно он мог бы рассказывать своему другу о перспективах торговли карманными часами с секундной стрелкой в отдалённых провинциях Поднебесной.

Видя нешуточную обескураженность своего друга, Лемюэль Смит сам поспешил дать разъяснения.

– Разве Вы забыли, дорогой друг, что писал Патриарх Тлаху в своей рукописи? Никогда нельзя быть вне Игры. А что такое монастырь Тяо Бон? Это и есть самое средоточие Игры! Я вижу, что Вы отчаялись и уже готовы, что называется, бросить карты, перестать играть с Игрой. Но именно это было бы вернейшим путём к гибели! Роковой ошибкой! Нужно во что бы то ни стало продолжать играть. Слышите? Всеми силами поддерживая свой интерес к Игре для того, чтобы она, не дай Бог, не потеряла интереса к нам. Только так, мой милый друг, только так у нас есть хоть какой-то шанс выйти победителями.

Не то тепло разгоревшегося костра благотворно подействовало на Кроуза, не то он действительно осознал всю серьёзность писаний Ся Бо и сказанных ему послушником слов, но ему почему-то вдруг стало невероятно легко. И он через некоторое время громко и радостно расхохотался, глядя на своего друга, так, как это случается только с людьми, которые на какое-то мгновение теряют страх смерти, ибо ощущают вдруг всю полноту жизни. А прозрачный горный воздух разнёс этот его победный смех в горах на многие-многие километры, десятки раз отразившись эхом. Именно это заставило наместника Лунгху повернуть свою гладко обритую голову чуть влево, как бы к чему-то прислушиваясь и слегка улыбнувшись, сказать одному из своих помощников: «Лвангха. У нас скоро будут гости».

16 сентября 1894 года Джозеф Кроуз сделал следующую запись в своём походном блокноте: «Мы поднимались по крутой тропе, огибавшей гору. И вдруг монастырь Тяо Бон предстал перед нами. Меня поразила не толщина монастырских стен, а громадность постройки. Восьмиугольное сооружение сбоку выглядело четырёхугольником. Южные грани возвышались над центральной монастырской площадью, а северные росли из склона горы и отважно повисали над многокилометровой бездной. Снизу, с некоторых точек казалось, будто не монастырь, а сама каменная скала громоздиться до неба. Подойдя ближе, я увидел, что на каждом углу квадратного основания стояла семигранная башня, из семи сторон которой пять были обращены вовне так, что четыре стороны большого восьмигранника оказывались превращены в четыре малых семигранника, которые снаружи представлялись пятигранниками. Витиеватость и определённая многозначность форм строений монастыря Тяо Бон внушала робость и почтенное благоговение всякому взору, которому вдруг открывалось сие зрелище. Добро ещё в тот ясный день у постройки был не такой мрачный вид, как это могло привидеться в ненастную погоду».

– Моё смиренное почтение, Наместник Лунгху, – Лемюэль Смит низко склонил голову перед человеком, встретившим их в самом центре монастырской площади, выложенной грубым, серым булыжником. – Я не выполнил данного мной обета.

Человек, который стоял перед ними, был среднего роста, сух и светел как кленовый лист, через который проглядывало осеннее солнце. Инспектор подумал, что его трудно было бы отнести определённо к одной из человеческих рас. Он не походил ни на индуса, ни на китайца, ни на европейца, а будто бы был причудливой смесью всех известных малых и больших человеческих рас и народностей. Одеждой его, не смотря на высокогорный холод, служил самый обычный кусок жёлтой ткани, напоминавший индийское сари, а на ногах его Кроуз заметил простые плетёные сандалии. Инспектор так же отметил про себя, что слова Смита, произнесённые им с неким артистическим надрывом, не изменили в лице человека ничего. Оно оставалось таким же сиятельно спокойным и не выражало собой ни радости, ни сожаления.

– Откуда тебе это известно, Татху? Разве твоя игра закончена? – наместник Лунгху говорил по-английски, с каким-то странным едва уловимым гортанным акцентом. Как будто бы некоторые звуки английской речи давались ему с трудом, или его голосовой аппарат был устроен несколько иначе, чем у обычного человека.

Послушник только ещё ниже склонил голову, и его длинные волосы закосматил подувший с горных вершин ветер.

– Кто Вы, я знаю, – наместник перевёл взгляд на инспектора, – добро пожаловать в монастырь Тяо Бон, мистер Кроуз.

– И я, кажется, знаю, кто Вы. Благодарю, Наместник Лунгху, мне о Вас рассказывал, – на этом месте инспектор запнулся и покосился на, стоящего рядом Смита, сделав рассеянный жест рукой в сторону коммивояжера, – Татху. Но откуда Вам известно, кто я, для меня остаётся загадкой.

– Так уж и загадкой? – карие глаза наместника слегка сузились и заиграли лукавыми бликами. – Впрочем, неучтиво держать гостей столь продолжительное время на холодном ветру. – (Инспектор заметил, что при слове «гостей» Смита слегка передёрнуло) – Лвангха проводит вас в заранее приготовленные для вас кельи.

Лвангха один из монахов с поклоном пригласил Кроуза и Смита следовать за собой. Наместник же остался стоять посреди монастырской площади, провожая вновь прибывших своим чистым незамутнённым взглядом.