беллетризованные. Они записывались в переломный момент в истории КНР – в канун Тяньаньмэньских событий, когда, как признают позже, шёл расцвет «буржуазного либерализма»[740]. То, что и в 80-х годах прошлого века сватовство, система знакомств (явление, бывшее везде и всегда) всё ещё является основным способом заключения браков и (вспомнив не так давно часто звучащее выражение «общественно полезный труд») союз двух людей, так называемое бракосочетание, носит, простите, такой производственный характер (что нередко имеет место, но так откровенно редко формулируется), мне представляется в определённой мере знаковым. Такие нюансы человеческой жизни находятся вне правового поля, поскольку сватовство и знакомство (с какими угодно намерениями) не отменяют добровольности вступающих в отношения сторон, а потому не подпадают под действие законов.

Да, конечно, многие возразят, что в художественном произведении рассматриваются частности. Но Симона де Бовуар в книге «Второй пол» (подвергая сомнению правомочность марксистской трактовки «женского вопроса», не вступая, однако, при этом в прямую полемику) настаивает на переносе акцентов в этом самом «женском вопросе» на проблему личностного становления женщины в качестве полноценного субъекта. То есть она восстанавливает тему эмансипации в её истинном значении: в центре освобождения женщины – не «женские массы» и не их «коллективная борьба», а женская личность и её «ситуация» в истории, заданная, конечно, и физиологией, анатомией, психологией, но, может быть, наиболее существенно – социальными нормами и правилами[741].

Посмотрим (возможно, не репрезентативную) некую выборку художественных произведений КНР до начала реформ и попытаемся понять, что они говорят о ситуации в области любви в китайском обществе.

Во взятых наугад из опубликованных у нас в конце 80-х годов двух сборниках китайских современных рассказов[742]есть один 一 «Любовью забытый уголок», который мне показался интересным и значимым. Привлекло сразу само начало. Хотя уже кончились семидесятые годы двадцатого века, но в глазах молодёжи народной коммуны под громким названием «Рай» любовь оставалась чем-то незнакомым, таинственным и постыдным (выделено мною. – Э.С.). Продолжение абзаца может навеять воспоминания о крылатой фразе «У нас секса нет!»: когда на собрании, направленном против «браков по расчёту», докладчик – недавно прибывший (и этот момент тоже, на мой взгляд, имеет значение. – Э.С.) секретарь комсомольского бюро громко произнёс слово «любовь», все были ошеломлены. Парни начали с ухмылками переглядываться, гоготать, а девчата покраснели, торопливо опустили глаза, захихикали и тоже стали переглядываться, но стыдливо.

Здешние девушки, говорится далее, достигнув определённого возраста, впадали в какое-то томление духа, могли испытывать, иногда мучаясь, симпатии к кому-нибудь из парней, но …вскоре всё это исчезало, успокаивалось – приходил какой-нибудь родственник или знакомый, приносил зелёную или, скажем, розовую кофту, торговался в одних и тех же выражениях о дополнительном выкупе, и дело слаживалось. Потом тот же родственник или знакомый приходил вместе с парнем, обручённые, даже не смеющие прямо взглянуть друг на друга, отправлялись в Учжуан или какое-нибудь другое место, фотографировались, и в назначенный день невеста и покидала своих родителей…

Таков был путь, привычный для этих мест и считавшийся правильным.[743]

(Как видно из этого отрывка, момент регистрации брака, судя по всему, отсутствует. И до настоящего времени есть свидетельства, что в отличие от города в сельской местности многие молодые люди не регистрируют отношения по причине традиционных воззрений на брак. И это несмотря на то, что по Правилам регистрации брака официально незарегистрированные супружеские отношения считаются в КНР незаконными со всеми вытекающими из этого положения последствиями. И поныне, по обычаю, жених и невеста становятся мужем и женой после проведения свадебной церемонии с соблюдением всех местных обычаев, а не после регистрации брака в местной администрации. Даже если имеется свидетельство о браке и уже есть дети, до тех пор, пока они не сыграют свадьбу, жители деревни не будут считать их супругами. Часто не регистрируются ранние браки, браки по принуждению[744].)

К вопросу о восприятии слова «любовь» интересным представился мне пассаж из повести Дины Рубиной «Камера наезжает»[745]: героиня (она же автор?) преподаёт музыку в Институте культуры в Ташкенте (где-то в 70-х годах прошлого века, то есть в то же время, в котором происходит действие китайского рассказа «Любовью забытый уголок»). В классы отбирались мальчишки из деревень, способные к игре на национальных инструментах для обучения их мировой музыке и овладения ими европейскими музыкальными инструментами. Автор пишет о значительных сложностях во взаимоотношениях между преподавательницей и её учениками и, в частности, приводит такой инцидент. Красивый восемнадцатилетний сельский житель разучивает «Серенаду» Шуберта. Между учительницей, просящей вкладывать в исполнение больше чувства, и учеником происходит такой диалог.

一 Ведь это песнь любви… Поймите. Ведь и вы кого-нибудь любите?

Он отпрянул от инструмента и даже руки сдёрнул с клавиатуры.

– Нет! Нет! Mы… не любим!

Этот неожиданный и такой категоричный протест привёл меня в замешательство.

– Ну… почему же?… – неуверенно спросила я. – Вы молоды, э. э. наверняка какая-нибудь девушка уже покорила ваше. э. И вероятно, вы испытываете к ней. вы её любите.

– Нет! – страшно волнуясь, твёрдо повторил мой студент. – Мы… не любим! Мы… женитц хотим!

Он впервые посмотрел прямо на меня, и в этом взгляде смешалась добрая дюжина чувств: и тайное превосходство, и плохо скрываемое мгновенное презрение мусульманина к неверному, и оскорблённое достоинство, и брезгливость, и страх. «Это ваши мужчины, – говорил его взгляд, – у которых нет ничего святого, готовы болтать с первой встречной джаляб о какой-то бесстыжей любви. А наш мужчина берёт в жёны чистую девушку, и она всю жизнь не смеет поднять ресниц на своего господина…»[746].

Опять-таки для включения Китая в общемировой контекст (хотя бы ограничившись сравнением всего с одной страной) обращусь к взглядам уважаемого не только мною генерала Советской Армии, бывшего Президента Республики Ингушетия Руслана Аушева – не мальчик уже, да, ныне мусульманин, но по городам и весям российским (и не только) поездивший и учившийся не только в сельской школе. Он тоже признаётся, что до свадьбы в общей сложности минут 15 виделся со своей невестой, и считает, что только родители и могут выбрать невестку, сделав правильный выбор жены для сына [747], которая будет хорошей хозяйкой и родит ему здоровых детей. То есть этот самый производственный момент видится генералу абсолютно правильным.

Человек воспринимает практически всё, лишь соотнеся своё понимание, своё восприятие с неким пониманием того, как это принято, как должно быть, что всегда является отражением скрытых или прописанных так или иначе ценностей культуры, в которой он существует. (Отсюда, верно, и трагизм западников, в том числе и в России, начиная