с Петра I, Чаадаева и далее везде, вплоть до наших дней, что живут они как бы в двух культурах сразу, часто по взаимно не стыкующимся канонам).

В уже цитировавшемся мною китайском рассказе («Любовью забытый уголок») есть ещё один заинтересовавший меня эпизод. Его героиня отказывается выходить замуж по сватовству (поскольку она, ещё не осознавая этого и не признаваясь даже себе, уже влюбилась в этого вернувшегося недавно из армии секретаря комсомольской ячейки) и в сердцах кричит матери: Ты свою дочь, как вещь, продаёшь! Ибо мать всё старается убедить её в выгодности предполагаемого замужества: жених на железной дороге работает, более 50 юаней зарплату получает, при окончательном сговоре даёт 500 юаней кроме вещей, деньги же крайне необходимы на ремонт дома, а после расчётов за взятое продовольствие на трудодни ни одной монеты в руки не получишь, если и соберёшь несколько яиц, пойдёшь продавать на рынок, а тебя гоняют, как преступницу.

Сказанные дочерью слова мать ошеломили, в столбняк ввели. Но не столько обвинения дочери сыграли в этом роль, сколько напомнили матери её молодость, её собственное замужество, в эпоху, когда вместе с долговыми расписками помещику сжигалась и феодальная мораль. Тогда мать под впечатлением пропаганды, в эйфории свободы и нового ощущения себя в мире, познакомилась на просмотре «Седой девушки» с бедняком из горной деревушки. Нынче мать вспомнила, что именно тогда она поняла смысл слова «милый», которое часто встречается в горных песнях (то есть любовных песнях, вскоре запрещённых как пошлые), и отказалась от замужества с сыном лавочника, несмотря на силовые методы принуждения[748]. Она написала дацзыбао на стене управы «Они хотят меня продать, как вещь!» и добилась свидетельства о браке с милым ей, выданного бригадой по проведению земельной реформы. (Члены этой бригады долго смеялись, когда молодые люди обратились к ним с просьбой о выдаче этого свидетельства, но таки выдали требуемую бумагу). И вот через 30 лет её собственная дочь бросила ей в лицо те же слова, то же обвинение! Неужели старое вернулось», 一 испуганно подумала женщина, а затем (и это-то меня и удивило. 一 Э.С.) заплакала, запричитала: Это возмездие! Это возмездие мне! (выделено мною. 一 Э.С.). Так посчитала она, ибо свободный выбор, сделанный ею в молодости (и как бы переданный дочери по наследству), по её же собственному признанию, ничего ей хорошего в жизни не принёс, кроме тяжёлого труда и тоски.

Конечно, действие этого рассказа происходит в богом забытой горной деревушке. Возьмём другой рассказ[749], где действие тоже происходит в сельской местности, но действующие лица иного уровня: интеллигентная семья была выслана в деревню в 1957 году. Их старшая дочь в 17 лет поняла, что она из отпрыска всеми уважаемого профессора превратилась в дочь вредителя. После многих лет унижений, тяжёлого труда на очередных смотринах она смирилась, поняв, что удачно выйти замуж ей не суждено, и согласилась в 27 лет пойти в жёны за тщедушного, болезного, бедного крестьянина (старшего сына в семье). Причём дальше из рассказа выясняется, что как дочь вредителя она обошлась мужу в полтора раза дешевле, чем если бы она таковой не была (при этом в семье, в которую она вошла, прекрасно понимали, что им никогда не иметь бы такой образованной невестки). Казалось, откажись она и на этот раз, родители не стали бы уж так силком её заставлять (автор пишет, что им тоже тяжело было), но и перспектив других не предвиделось. Но через десять лет, когда реабилитированный отец, получивший пост проректора, изловчившись, достаёт ей должность и вызывает её в город, она скажет ему в письме, что он сейчас так заботится о ней, чтобы очистить свою совесть (то есть как бы вменяя ему в вину своё замужество). Таким образом, мы имеем других людей и другие обстоятельства (хотя, возможно, экстремальные для них), но очень много общего: сватовство, выкуп и – ни слова о чём-то таком, что называется любовью.

(В этом рассказе есть ещё один сюжет, который мне показался тоже значимо интересным: некое жонглирование словами-терминами? Так сложилось, что героиню нашу в новой семье отогрели душевно, возможно и потому, что она в чём-то перевернула их жизнь, иначе построив внутрисемейные отношения. Она не только добилась роста благосостояния, но и ранее не бывшего там лада. К тому же все члены семьи очень уважали образованность невестки. И вот в первый же Новый год, как пишется в рассказе, девери нашей героини потрясли её уважением к личности её, хотя она и понимала, что оказанные ей поздравительные церемонии – были лишь традиционными церемониями, традиционным уважением к старшей невестке, то есть уважением сугубо ролевым, а не личностным. Но, возможно, не понимая, что есть «личность», верно, и слова «личность» не зная, эти сельские парни поняли именно то, что эта женщина – личность таки!)

Беру ещё один рассказ[750] – о городских ребятах, добровольно (?) уехавших поднимать целину. Молодые люди обмениваются книгами (правда, приведены лишь два названия – «Краткая биография Сталина» и «Философия масс»[751]), говорят о Корчагине и Матросове, Пушкине и Маяковском (хотелось бы знать, какие именно произведения этих авторов они читали), говорят о праве человека на любовь, ссылаясь при этом почему-то на Маркса и Фучика.

Определённые изменения в КНРовский период в отношениях, естественно, произошли. Но не надо забывать, как уже говорилось ранее, что были запрещены горные песенки, стали считать любовь буржуазной пакостью, стали утверждать, что любовь отвлекает от великих дел, даже запрещалось покупать открытки с изображением Ромео и Джульетты…

(Впрочем, литература середины 20-х годов в Советской России говорила о нечто подобном. Так, к примеру, герои в произведениях Андрея Платонова пугались «гниды любви», ибо она отвлекала человека от изобретения новой небывалой цивилизации, мешала бросить все силы на антропотехнику – искусство строить человека[752]).

Но и эта «буржуазная пакость» 一 сиречь любовь между юношей и девушкой – чётко понималась лишь как пролог к браку, скорее любовь физиологическая, в сущности, а вовсе не как самоценное чувство. Директор совхоза-колхоза советовал одному молодому человеку, «заразившемуся» этой буржуазной пакостью: Если уж без любви прожить не можешь, пойди в комсомольскую организацию, доложи, получи разрешение, вот тогда и действуй![753]

Обращаться к партийным органам по, в сущности, интимным вопросам, вероятно, повелось со времён Яньани. Во всяком случае, автор «Диких лебедей» (о чём я писала выше) свидетельствует о подобном относительно 40-х годов (периода сразу после освобождения Маньчжурии от гоминьдановцев). Можно это разрешение рассматривать как аналог сговора