Да и было на что отвлечься пытливому взору.

Как же интересно было наблюдать за поведением четырех офицеров, сидевших в самом конце самолета!

Как они отвернулись, сев в самолет, так ни один и не повернулся в нашу сторону, никак не отреагировал на дебош в салоне. Как будто и не происходит ничего. Как в детской игре: «Я в домике!».

Странно?

Это как сказать.

Полный самолет 20-летних пацанов, которые два года воевали и которых еще и на три месяца позже домой отпустили.

Вы бы поперли против них? Я бы – нет.

Вот и те офицеры тоже.

К тому же не могли они не знать, что на солдатском-то жаргоне офицеров «шакалами» звали. Дело, конечно, прошлое, да и не все так однозначно.

Но из песни слов не выкинешь…

И много у кого за два года к офицерам вопросы накопились.

Попался б мне там, в самолете, под руку замполит наш ротный – один бы из нас точно до Союза не долетел.

В общем, был у офицеров этих резон в «ничего не вижу, ничего не слышу» поиграть.

А вот один из пилотов в какой-то момент пытался вмешаться.

Выскочил в салон, орет:

– Ну-ка прекратить!

А никто внимания не обращает. Он это видит и заводится:

– Прекратить! Буду стрелять!

Даже за кобуру схватился. И вот этим-то внимание к себе привлек:

– Вот ты напугал, мужик! Давай, стреляй!

Больше ничего пилот не кричал.

То ли просто плюнул он на эту канитель, то ли понял, что глупость сморозил – нашел кого стрельбой пугать.

Ушел, и больше мы его до посадки не видели.

Да вскоре и потасовка вдруг сама собой утихла.

Как-то резко все пришли в себя. Как будто опомнились.

Примолкли, расселись. Вроде как и не было ничего.

Если б только не пол в самолете, весь обрывками усыпанный…

И как раз в этот момент по внутренней связи объявили, что мы пересекли границу Союза Советских Социалистических республик.

Только почему-то никто в этот момент ни береты в воздух не стал подбрасывать, ни обниматься.

Выплеснулись уже все, что ли, эмоционально?

В общем, как покидал я пределы Родины без особой помпы, так и назад вернулся в не самом радужном настроении.

И забыл бы я этот неприятный инцидент при долгожданном возвращении на Родину после долгой разлуки, да вот не дали.

И кто не дал? Свои же родные афганские летуны…

Приземляемся в Ташкенте. Вот тут бы и случиться радостной и светлой встрече с Родиной. Вот тут бы броситься мне к ней в объятия.

Уж не знаю, стал ли бы я бетон полосы взлетной целовать, но выйти с чувством на родную землю хотелось.

Но тут пилоты по громкой связи объявили:

– При посадке мы забрали у нескольких из вас военные билеты. И пока в самолете не будет наведен порядок, назад вы их не получите…

И еще добавили, что остаться могут только те, кто без военников.

Остальные должны выходить и следовать на таможню…

Вашу мать!

Вот нельзя было как-то по-другому придумать?

Надо же было так обосрать возвращение домой!

Вот он почему так быстро «сдулся», пилот-то.

Не стал нас особо успокаивать, к порядку призывать.

Видать, не первый у них такой случай был. И подготовились они.

Заложников, так сказать, взяли…

Я в бешенстве!

Я отхерачил два года!

Два года ползал по долбаным горам!

Два года каждый день мог сдохнуть!

Два года мечтал об этом дне, об этой минуте!

И теперь, когда все уже почти кончилось, в эту самую минуту, меня так.

Ну не суки?!

Но причитать и злиться было некогда.

За железным бортом самолета был СОЮЗ!

Он ждал и манил! Он отвлекал от любых грустных мыслей…

Ладно, преодолеем еще одно, последнее препятствие на пути домой.

Уж сколько их было и каких. Прорвемся…

Оглядываюсь вокруг, оценивая обстановку.

В самолете нас человек 10. Шесть десантников и четверо бойцов в фуражках и с черными погонами.

Ну что ж, парни, жизнь есть жизнь, и в ней свои законы.

Не ваш день сегодня.

Каким бы иезуитским не был расчет пилотов, но он безупречен.

Бойцы и сами уже все поняли. Опустились на корточки и начали собирать с пола следы недавней потасовки и обрывки ее результатов.

Мы разбираем себе каждый по «подопечному» и начинаем «придавать ускорения»:

– Ты че нерезкий такой! Резче шуршим, тело!

Около моих сапог, передвигаясь на корточках, собирает мусор низкорослый, щуплый паренек. Какой-то прямо подросток совсем.

Покорный и бессловесный.

Меня даже как-то удивляет его покорность.

И даже где-то раздражает…

Но еще больше раздражает, что наши-то все уже на свободе, а я тут за ними говно подбираю! Хотя сам-то в раскулачивании участия не принимал.

И вот все это раздражение вкладываю в несильный, но концентрированный пинок:

– Резче давай, тело!

В этот момент мальчишечка оборачивается ко мне, не вставая с корточек…

…и я сначала вижу его саперные эмблемы…

…а потом медаль «За отвагу!»…

…и нашивку за ранение…

Твою мать…

Меня как током пробило. Что ж я творю-то?

Мы ж, считай, на гражданке уже!

А это все там осталось, там!

«Шнуры» – «дембеля», «солдаты-шакалы», «десантура-соляра».

И я ж ведь знаю, что за работа у саперов, что за война.

И он, как и я там, каждый день….

Это я додумываю, уже сидя рядом с ним на корточках.

В четыре руки мы быстро дособираем оставшийся мусор.

Наши парни смотрят на меня удивленно, но не вмешиваются.

Забираем у пилотов наши военные билеты. Выходим из самолета.

Я не прошу у него прощения – не могу так быстро перестроиться.

Я вообще не могу найти в себе сил ему что-то сказать.

Стыдно мне, блин, стыдно…

Вот так я и оказался наконец дома. Так вернулся из Афгана.

Я так рвался сюда. Я так рвался оттуда.