Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хочешь сказать, свет в силах мне помочь?
Топ.
Теперь стало не до шуток. Дойдя до ящерицы, я опустилась на колени, нагнулась и взяла ее на руки.
— С Арденом беда, — произнесла я вполголоса, не сводя взгляда с умной мордочки. — Изначально нити наших судеб были крепко переплетены. Но из-за моего света связь разрушилась, а нить Ардена пострадала.
Эвис слушала внимательно. Казалось, даже не дышала.
— Если ему не помочь, он погибнет. У темных есть ритуал, способный решить проблему, но Хэйден… — я сбилась и закусила губу, вспоминая северянина. — Он против того, чтобы я в это ввязывалась. Говорит, ритуал слишком опасен.
Эвис беспокойно переступила лапками, будто разделяя страхи Хэйдена.
— Ты удивительно умная, Эв. Не представляю как, но ты чувствуешь светлые артефакты, знаешь о моей силе больше меня самой. Так, может… может, ты знаешь другой способ помочь Ардену?
Я вновь в волнении закусила губу. До отчаяния захотелось, чтобы другой способ нашелся, чтобы спасение Ардена не стало моей карой.
Да, жизнь в академии уже не раз подводила меня к самому краю, явно показывая, что у Недоделка нет будущего. Но вдруг я все же справлюсь?.. Вдруг Полуночная Матерь или Пресветлый Отец — неважно! — отмерили мне больше, чем несколько лет жизни?
Глупая надежда, пустая, но вместе с тем до того отчаянная, что стала мощнее любого проклятия. Ее не вытравить ни из тела, ни из мыслей. Если выбора не останется, я пойду до конца. Но если только появится другой шанс… Даже его призрачная тень…
Топ.
Я не сразу поняла, что прикосновение лапы к моей ладони было ответом. А когда осознала — не сразу поверила. Мои пальцы дрогнули.
— Спасибо, Эв! — выдохнула тихо. — Спасибо…
Я благодарила не за ответ — за надежду, только что вспыхнувшую с новой силой; за веру в лучшее. Погладив зеленую спинку, я спустила ящерицу на пол и проводила ее взглядом. Та обернулась пауком и, вскарабкавшись на полку, принялась неспешно перемещаться от одного книжного корешка к другому.
— Только не говори, что умеешь читать. Это было бы уже чересчур.
На секунду замерев, паук дважды поднял и опустил переднюю — самую переднюю — лапу. Потом продолжил изучать корешки.
— Хоть это радует, — заметила я с улыбкой. — Иногда меня пугает твоя осведомленность. Кажется, ты знаешь все на свете. А я даже не знаю, как мне дожить до выпуска.
Эвис вновь остановилась. Осмотрелась, будто что-то решая для себя, а потом спустилась на паутине и устремилась ко мне. Два шага паука, три — ящерицы. Эвис всегда возвращается ко мне именно в этом облике, словно и для нее он стал особенным. И почему-то этот жест тронул сильнее, чем то, что она вообще решила поддержать меня, забравшись на колени.
Подхватив ящерицу, я поднесла ее к лицу и прижалась щекой.
— Если тебя только попробуют у меня отобрать — им не поздоровится, клянусь обоими покровителями. За тебя, Эв, я буду биться.
Тихое урчание и ласковое касание лапой стало мне ответом.
Спустя несколько секунд Эвис вновь обернулась пауком и продолжила забег по корешкам. Я не понимала, как она собирается отыскать нужную книгу — если такая вообще есть в этом хранилище, — но не спешила вмешиваться. Дождалась, когда кайрош остановится на одном из толстых фолиантов, перетянутых зеленой кожей, и приблизилась.
Обложка выглядела потертой, позолоченные буквы почти стерлись, но вдавленные углубления позволили прочесть название: «Душа и сила».
Взяв книгу, я подхватила обернувшуюся ящерицей Эвис и опустилась на пол. Первое, что бросилось в глаза, — плотный ремешок-замочек, не позволяющий заглянуть внутрь. Второе — широкое углубление в замке, обрисованное солнцем. Я коснулась выемки пальцами и ухмыльнулась.
— Эв, мне понадобится один из камней. Правда, какой именно, не знаю.
Ящерица с готовностью кивнула. Отбежала в сторонку и, повернувшись ко мне спиной, выплюнула на пол поочередно четыре камня.
Как и в предыдущие разы, они принялись меня звать. Но только теперь ничто не препятствовало моему желанию — я могла их коснуться. Здесь, в хранилище света, укрытом куполом тьмы, я чувствовала себя свободной. Душа трепетала, словно крылья бабочки, и в цветном узоре переплелось слишком многое: нетерпение, предвкушение, страх…
— Как думаешь, — почему-то шепотом спросила я, — который из них мой?
Эвис мотнула головой, без слов подбадривая это выяснить. И я решилась: шумно выдохнула, закрыла глаза и потянулась к камням. Я не спешила — прислушивалась к ощущениям, ловила волны тепла, исходящие от разноцветных граней. Шевелила пальцами, будто поглаживая, и старалась ни о чем не думать.
Совсем скоро мне это удалось. Голова стала легкой; таким же ощущалось тело, и только ладонь все сильнее наливалась тяжестью. Уронив ее, я накрыла один из камней, влажных и липких, и рефлекторно сжала пальцы. Противно не было. На занятиях у Дис-Роны приходилось касаться гораздо более мерзких вещей, чем слюна ящерицы.
Не размыкая век, я перекатывала между подушечками пальцев острые грани. И чем дольше я их изучала, тем больше уверялась — это янтарь. Кажется, именно у него такая форма. Вот только меня это не огорчило: я привыкла носить в кольце слабый камень. И если когда-нибудь мне выпал бы шанс вставить в оправу янтарь и носить его без опаски, я была бы самой счастливой ведьмой на свете.
Улыбнувшись смелой фантазии, я решительно разжала кулак и замерла. Улыбка исчезла, а легкость, царившая в мыслях, уступила место растерянности. Мне достался не янтарь. И даже не топаз.
На моей ладони, приветливо мерцая, лежал гелиодор — сильнейший камень светлых.
Я сглотнула.
Это что же, получается… я сильная?
Неверие терзало душу, словно штормовой ветер — парус суденышка, затерявшегося в море. Заставляло снова и снова смотреть то на оставшиеся на полу драгоценности, то на крохотное солнце, сияющее у меня на ладони.
Я не пустышка. Я… достойная?
В ушах зашумело, горло стянуло тугой удавкой подступивших слез.
— Эв… Эв, гляди, — выдохнула еле слышно и повернулась к топотунье.
Однако смотрела она вовсе не на камень — на меня. Смотрела мягко и понимающе. Она знала. С самого начала знала. Как? Откуда? Понятия не имею. Но сейчас это казалось неважным.
Слезы все-таки побежали по щекам. Я всхлипывала, терла глаза, будто ребенок, и никак не могла успокоиться. Столько лет я считала себя недостойной! Слабой, забытой всеми покровителями. Я почти смирилась с собственной никчемностью, о которой мне так часто напоминали сестра и матушка! А сейчас… нет, сейчас ничего не изменилось. По крайней мере, для мира — для окружающих, в глазах которых я так и останусь белым халцедоном, слабым и жалким. Но для меня изменилось все.