пультов контроля и прошел к нему. Опустился на кожаное сиденье, повозился, устраиваясь поудобнее, и обвел рассеянным взглядом шесть больших экранов. Что теперь?

Я оглянулся на дверь. Молодой человек куда-то исчез. Вероятно, опять что-нибудь сломалось, и он побежал срочно чинить. А может, решил не мешать нашей с Интеллектом беседе. Хотя лучше бы он остался – наедине с этой громадиной я ощущал себя некоей вошью, которую вот-вот кто-нибудь большой и сильный прижмет к ногтю…

– Добрый день, господин Васильев, – откуда-то раздался приятный баритон.

Я вздрогнул и порывисто обернулся к экранам. Все те же таблицы, графики и нескончаемым рулоном бегущий текст.

– Добрый день, – отозвался я хриплым от волнения голосом. – Вызывали?

– Ну, зачем же так официально! Пригласил. Просто пригласил побеседовать о том о сем.

– А… почему именно здесь?

– Мне показалось, это будет символично: мирная встреча машины и человека; соперники, пытающиеся достичь взаимопонимания, компромисса.

– Почему же соперники? Я вроде никоим образом…

– Вы же знаете, что это неправда, – перебил меня Интеллект.

– Что именно? – я решил сыграть под дурачка. Страх во мне постепенно уступал место любопытству.

– Мы соперники. Каждый из нас борется за счастье человека, но каждый понимает его по-своему.

– Возможно, – уклончиво отозвался я.

– Вы меня боитесь.

– Глупости! – фыркнул я, но прозвучало вовсе не убедительно. Машина неплохо разбиралась в людях.

– Боитесь.

– Предположим. И что же дальше? – теперь меня начинало разбирать зло. Да что о себе возомнил этот бездушный комок проводов!

– Меня не надо бояться. Я не могу причинить вам вреда.

– А… – я замер с отвалившейся челюстью. Вот это новость! Так вот в чем причина всего, что со мной произошло, и чего я никак не мог понять. Интеллект был не богом, не царем, а мнил себя добрым наставником, спасающим людей от самих себя.

– По вашему лицу я догадываюсь, что вы все поняли правильно. Мне пришлось направить вас на принудительное лечение в психиатрическую больницу, чтобы вы в возбужденном состоянии не натворили еще каких-нибудь глупостей.

– Прошу прощения, что перебиваю, но почему меня не вернули обратно после побега?

– А зачем, собственно? Во-первых, вы отдохнули, окрепли и не представляли для общества никакой угрозы, а во-вторых, мне очень интересно было наблюдать за вами.

– Даже так? – мне стало неприятно: мной вертели, будто марионеткой, а я возомнил себя едва ли не секретным агентом.

– Честно признаюсь, те, кого вы окрестили «бобром», оказались довольно забавной организацией. Но хлопот с ней было множество, – продолжал между тем монотонно бубнить Интеллект.

– Зачем? – спросил я, думая о своем.

– Что, простите?

– Зачем вы помогали мне все время выкручиваться из историй, в которые я постоянно влипал?

– Я спасал вас от ответственности, если честно, не такой уж и серьезной, но которая могла серьезно испортить вам жизнь. Это моя прямая обязанность.

– Не надо, – буркнул я.

– Я не совсем понял, что вы имеете в виду.

– Не надо меня спасать. Я не просил об этом.

– Но я обязан так поступать! Это моя работа – заботиться о благополучии человека. Человеку не может быть нанесен вред.

– По-вашему, это и есть благополучие?

– А вот этот вопрос я и хотел с вами обсудить. Мне не совсем понятен смысл нашего с вами противоборства.

– Вы действительно не понимаете?

– Нет.

– Ну, знаете!.. – возмущенно всплеснул я руками.

– В том-то и дело, что не знаю. Я есть воплощение идей справедливости и равенства, многовекового человеческого опыта, осуществленная мечта об идеальном обществе. Что же во мне не так?

– Простите, но вы есть не более чем воплощение идей своих создателей, а они далеко не все общество и, тем более, не идеальные.

– Согласен. И вполне допускаю субъективность моей точки зрения на положение дел.

– И на том спасибо.

– Это сарказм?

– Вроде того, – криво усмехнулся я.

– Господин Васильев, я полагал, у нас с вами серьезный разговор.

– Простите.

– Ничего, продолжайте.

– Но я не подготовился к данному разговору.

– Так даже лучше.

– Вы так считаете?

– Уверен. Тем более, неплохо зная вас.

– Звучит несколько оскорбительно, не находите?

– Напротив, скорее, как комплимент. Помните, Петра Первого? «…Говорить токмо словами, а не по писанному, дабы дурь каждого всем видна была». Так вот, вы далеко не дурак, и хотелось бы услышать ваши «живые» соображения.

– Польщен, так сказать. Но все же никак не могу взять в толк, чего вы от меня добиваетесь?

– Истины. Вернее, истины в вашем понимании.

– Ах, только-то! – Я расслабленно откинулся на спинку кресла и задумчиво погладил переносицу пальцем. Интеллект ждал, не торопя меня.

– Мне кажется, следовало бы начать с того, что забота о человечестве ни в коей мере не должна сводиться к потаканию его глупостям, сумасбродству, лени и прочим подобным худшим качествам. Человек, живущий лишь самим собой, не имеет будущего.

– В чем же это выражается, по-вашему?

– Выражается это в довольно простых вещах. У человека все есть, но за просто так. Но и это не главное. Он пресыщен удовольствиями, результатами прогресса, он с самого рождения живет лишь мыслью о себе самом. Собственная красота, собственный успех (в его понимании), собственное здоровье, собственные влечения: отдых, развлечения, курорты, бары, салоны красоты – больше его ничто не интересует. Нет, еще интернет – наркотик, пожирающий умы. Вы в курсе, что рождаемость падает?

– Вопрос рождаемости тоже меня сильно беспокоит.

– Уверяю вас, меня он беспокоит не меньше вашего, хотя, вроде бы, конкретно мне до этого не должно быть никакого дела. А вот большую часть населения земли он не беспокоит вообще, ни в какой форме. Ребенок – это обуза, помеха самосозерцанию, удовлетворению своих бестолковых, пустых влечений. О чем говорить, если даже кормлению грудью младенца – истинный символ материнства, – уже считается не только чем-то непристойным, но и просто вредным для матери?

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду утерю первоначальной прелести женской груди вследствие кормления. А, похоже, вид собственного бюста беспокоит современных женщин гораздо больше нежели здоровье ребенка.

– Да, подобная тенденция существует. Но разве это противозаконно?

– Скорее, противоестественно. И даже с этим нужно что-то делать.

– Вы предлагаете мне кормить младенцев грудью?

– Очень смешно, – я не засмеялся, даже не улыбнулся.

– Простите. Но я не в силах здесь что-либо предпринять.

– Согласен. Это, скорее, из области некорректности воспитания, нарушение восприятия истинных ценностей. В вашей программе ценности, как я полагаю, совершенно иные.

– Отчего же. Но ценности должны соответствовать конкретной эпохе, прогрессу.

– Истинные ценности не могут иметь, да и не имеют, никакого отношения к так называемому прогрессу или эпохе. Либо общество следует им, и тогда оно процветает, либо отторгаются им – в