– Жаль, – ответила мадам Вентор. – Я хотела пообщаться с ним.

– О чем?

– Мы когда-то встречались. Он говорил, что лично знает одного парня из музея.

– Парня из музея… – медленно повторил за ней Леон Венесуэла.

– Да. Ты ведь знаешь, что в подвале музея есть сейфы, где хранятся всякие важные переживания – со времен основания государства. Цвика был знаком с хранителем. С парнем, у которого был ключ.

– С рыжим?

– Не знаю. Мы не обсуждали, какого цвета у него волосы, – сказала мадам Вентор.

– Ну и зачем тебе парень из музея? – спросил Леон, приподняв бровь.

– Просто так… – Мадам Вентор пожала плечами. – Будем считать, что у меня есть кое-что, что я хотела бы держать именно там. Это самое надежное место, где можно хранить переживания.

– И что ты хочешь там хранить?

– Кое-что.

– Кое-что?

– Может, несколько таких «кое-что».

Леон откинулся на спинку стула:

– А если я скажу тебе, что у меня есть телефон хранителя?

Мадам Вентор тоже откинулась назад.

– Тогда я буду очень рада.

Они смерили друг друга взглядами. Начался жесткий деловой разговор.

– Цвика оставил мне много номеров, когда отправился в Америку, – сказал Леон. – Одним из первых, с кем я говорил, был тот самый парень из музея. Я хотел предложить ему продать какое-нибудь переживание из сейфов. Но не вышло. Парень правильный, как линейка.

– Это, конечно, было очень радостно обнаружить.

– Да. Важно, чтобы ценные вещи сторожили подходящие люди, – поддакнул Леон. – Мы поговорили раза два-три. С таким человеком, как Рыжий, нужно быть в хороших отношениях. Но даже я не знаю, как его зовут. У меня только номер телефона. Он очень ревностно относится к своему праву на частную жизнь.

Они помолчали еще несколько секунд.

– Знаешь что, – задумчиво сказала мадам Вентор. – Если не ошибаюсь, у тебя тут должок.

– Да ну?

– Да. И не такой уж маленький: двадцать пять бутылок.

– Что ты говоришь. Совершенно вылетело из головы.

– Правда? Я-то помню. Отлично помню. Десять бутылок виски, две бутылки текилы и тринадцать бутылок бренди.

– Да, звучит знакомо, – припомнил Леон.

– Знаешь, сколько стоит это бренди? Знаешь, сколько стоит твой долг?

– Звучит серьезно, – прошептал Леон. – Но я все верну.

– Ты ничего не вернешь, и мы оба это знаем, – сказала мадам Вентор. – Если бы я не позвонила тебе и не намекнула, что ты можешь сегодня заработать кое-что, ты бы так и ходил по всему городу, кроме тех улиц, которые в радиусе ста метров от «Неустойки». Но у меня есть к тебе предложение.

– Какое?

– Я скощу тебе долг, а ты поговоришь с тем парнем из музея, чтобы он позволил мне положить несколько бутылок к нему в сейфы, в подвал.

Леон понял, что это неплохая возможность.

– Тебе действительно нужно положить эту свою вещь именно туда, а?

– Я смогу обойтись и без этого, но будет лучше, если она будет под охраной. Причем срочно. Сегодня.

– О чем речь?

– Не скажу.

– А может, будешь хранить у меня? У меня есть несколько тайников.

– Нет. Мне нужны сейфы в подвале музея.

Леон склонил голову и погрузился в размышления.

– Думаю, тут можно договориться.

– Да ну, – сказала мадам Вентор.

– Он… он мне кое-что должен. Скажем так, – ответил Леон. – Как-то раз я организовал ему встречу с женщиной, с которой он хотел пообщаться уже давно. Думаю, что смогу поговорить с ним.

– Сегодня?

– Сегодня.

– Отлично.

– Но я думаю, что только скостить долг за это – недостаточно, – сказал Леон Венесуэла. – Буду рад получить и небольшое вознаграждение.

– Ты серьезно?

– Я хотел бы вернуться на рынок. А для этого нужно какое-нибудь качественное переживание, на которое есть спрос. Которое поможет мне вернуться.

– Ты хоть понимаешь, какую сумму я тебе скостила? Эти двадцать пять бутылок…

– И все же я настаиваю на небольшой прибавке, – сказал Леон, облизывая губы. – Назовем это жестом доброй воли, ладно?

Мадам Вентор взяла стакан, взглянула на собеседника и допила свое пиво залпом.

Поставила стакан на стол, сложила руки на груди, подумала, изучающе посмотрела на Венесуэлу.

– Одну бутылку, – сказала она наконец.

– Но хорошую, – ответил Леон. – Качественную.

– Договорились.

– Абсолютно сохранное переживание. Запечатанную бутылку, не использованную. И лучше – путешествие. Какое-нибудь необычайное, которое всколыхнет рынок.

– Будешь доволен, не волнуйся, – сказала мадам Вентор. – Будешь очень доволен. Подожди здесь.

Бен и Оснат медленно ходили среди стеллажей, скользя взглядом по этикеткам.

Бен был у пятого ряда, Оснат – у третьего.

Списки в большом томе на столе оказались бесполезными. На первых четырех страницах еще было что-то накорябано о тех или иных рядах, но потом Вольфу явно надоело вести учет и соблюдать каталожный порядок. Он почти перестал заниматься этим, а если вдруг сподобится что-нибудь записать – обычно эта информация была слабо связана с реальностью. Так что им предстояло самим осмотреть склад во всех деталях.

Может быть, коктейли, о которых говорил Стефан, существуют, а может быть, и нет, сказала им мадам Вентор. Но если они есть, то уж точно нельзя расслабиться и позволить им попасть «не в те» руки. Нужно найти этот коктейль – если он существует – и спрятать. Потому что это место явно ненадежно.

Бен рассматривал маленькие металлические ящики на нижней полке. Там стояли восемь ящиков разного размера, на каждом было написано «Л.в. Б.». Он приоткрыл крышку на одном из них и заглянул. Внутри был мелкий оранжевый порошок, некоторые крупинки прилепились к крышке. Бен провел по ней пальцем и несколько секунд смотрел на три оранжевые крупинки, приставшие к коже.

Подумав, он решил их слизнуть. Несколько мгновений он не мог понять, что происходит. А закрыв крышку, заметил с краю маленькую наклейку: «Май 1824». Да, похоже на то. Слушатель явно находился на галерке, но точно исполняли Девятую симфонию Бетховена. Авторское исполнение, за дирижерским пультом – сам композитор… Он вернул ящик на место. Видимо, во всех ящиках на этой полке содержалось присутствие на разных его концертах.

Тут Бен понял, как сильно он изменился за последние сутки. Двадцать четыре часа назад он не осмелился бы попробовать этот порошок. Больше того, двадцать четыре часа назад он взял бы этот ящик кончиками пальцев, осторожно повертел бы, рассмотрел – и все. Резко схватить или долго держать в руках этот ящик он бы точно не решился. После всего, что произошло за последнюю ночь, он как будто выпрямился и приободрился. Даже дышать легче стало. Он почувствовал, что весь мир вокруг него – все, что видишь и слышишь, – стал четче. Как быстро привыкаешь ходить прямо, подумал он, и смотреть людям в глаза.