– Ну, хорошо, – сказал сквайр с некоторым раздражением, – я не указчик твоим чувствам. Это не в моей власти, и я знаю, что у женщин есть свои предрассудки. Тем не менее, не жди, что я готов воспринимать все это в том же свете, что и ты. А кто этот джентльмен? Уж не полковник ли Кварич?

Ида кивнула.

– Понятно, – сказал сквайр, – я нечего не имею против мистера Кварича. Более того, мне этот человек симпатичен, но, как мне кажется, что если у него есть шестьсот фунтов годовых, то это все, и ни шестипенсовиком больше.

– Я скорее выйду за его шестьсот годовых, чем за шестьдесят тысяч Эдварда Косси.

– Ах, да, я это уже слышал, молодые женщины говорили так раньше, хотя, возможно, позднее они меняли свое мнение. Безусловно, я не имею права препятствовать себе, но когда ты выйдешь замуж, что станет с Хонэмом, хотел бы я знать, и, кстати, со мной?

– Я не знаю, дорогой отец, – ответила Ида, и глаза ее наполнились слезами. – Наверно, нам остается уповать на Провидение. Я знаю, ты считаешь меня эгоисткой, – продолжила она, беря его за руку, – но, отец! Есть вещи, которые для женщин хуже смерти или, по крайней мере, для некоторых женщин. Я предпочту умереть, чем выйти замуж за Эдварда Косси, хотя я прошла бы через это, если бы он сдержал свое слово.

– Нет, нет, – сказал ее отец. – Это мне понятно, и, конечно же, я не требую от тебя выйти замуж за мужчину, который тебе не нравится. Но все же мне тяжело пережить все эти передряги, в моем-то возрасте! Подумать только, наш замок должен пойти с молотка! Одного этого достаточно, чтобы человек пожелал избавиться от всех забот раз и навсегда. Тем не менее, мы должны принимать вещи такими, каковы они есть, нравится нам это или нет. Кстати, Кварич сказал, что вернется сегодня вечером, не так ли? Надеюсь, сегодня не будет никакой официальной помолвки? И послушай, Ида, я не хочу, чтобы он приходил поговорить со мной об этом. Моей бедной голове и без того хватает забот, чтобы забивать ее вашими сердечными делами. Моя просьба: не торопи события. А сейчас я собираюсь навестить этого поганца Джорджа, который даже не заглянул сюда с тех пор, как вернулся из Лондона, и хорошие же новости я ему сообщу!

Когда отец ушел, Ида сделала то, чего не делала уже некоторое время, – она всплакнула. Все ее добрые намерения самоотречения мгновенно рухнули, и это казалось ей унизительным. Она намеревалась пожертвовать собой на алтаре долга, выйдя замуж за человека, которого не любила, но теперь при первой же возможности бросила свое обещание выйти за Косси на чашу весов, и та, на которой была ее свобода, перетянула.

Природа была слишком сильна для нее, как то часто бывает у людей с глубокими чувствами. Она не смогла этого сделать, о нет! Не для того, чтобы спасти Хонэм. Когда она пообещала, выйти замуж за Эдварда Косси, она еще не любила полковника Кварича, а теперь любила, и разница между двумя ситуациями была значительна. И все же падение унижало ее гордость. Более того, она чувствовала, что отец разочарован в ней. Разумеется, она не могла ожидать, что он в его возрасте поймет ее личные чувства, ибо, когда на них смотрят сквозь туман лет, они кажутся довольно глупыми. Она очень хорошо знала, что возраст часто лишает мужчин тех прекрасных симпатий и чувств, которые облекают их в юности так же, как зимний мороз и ветер сдирают с деревьев нежную листву. И для них музыка этого мира мертва.

Любовь исчезла с летними росами, и на ее месте теперь порывы холодного ветра, и снег, и горькие воспоминания, шелестящие, словно опавшие листья под ногами. Когда мы стареем, мы начинаем чураться красоты и всего, что высоко и чисто. Наши сердца ожесточаются от соприкосновения с жестким миром. Мы исследуем любовь и приходим к выводу, или же нам так кажется, что это – не что иное, как разновидность страсти. В дружбе мы видим своекорыстный интерес, а чистую веру называем суеверием. Только факты жизни остаются ясными и желанными. Мы знаем, что деньги означают власть, и мы поворачиваем лицо к Маммоне, и если он улыбается нам, мы готовы отправить наши прекрасные видения той же дорогой, какой ушла наша юность.

«По облакам божественного света шагаем мы от Господа, что есть наш истинный дом».

Так говорит поэт, но, увы, облака стремительно тают в сером воздухе мира, и некоторые из нас, прежде чем закончен наш путь, забывают, что они когда-либо были. И все же, что является тенью истины – мечты, надежды и чаяния нашей юности, или порча, которой мир отравляет наши души?

Ида знала, что вряд ли может рассчитывать на то, что отец посочувствует ей. В его глазах, при прочих равных условиях, оба потенциальных жениха были в равной мере достойны, и выбор одного из них в значительной степени будет продиктован внешними соображениями богатства и общей пользы.

Тем не менее, она сделала выбор, сделала внезапно, но, тем не менее, сделала. Он лежал между интересами ее отца и интересами семьи в целом и ее собственной честью как женщины – ибо одна лишь пустая церемонии бракосочетания, которая удовлетворяет общество, бессильна превратить бесчестье в благородную вещь. Она сделала свой выбор, и читателям ее истории судить, был этот выбор правильным или нет.

После ужина Гарольд, как и обещал, пришел снова. Когда он вошел в гостиную, сквайра там уже не было.

Ида встала ему навстречу с нежной и счастливой улыбкой на лице, ибо в присутствии любимого человека все ее сомнения и беды испарились, как туман.

– У меня есть для вас новость, – сказал Гарольд, пытаясь выглядеть так, словно очень этому рад. – Эдварду Косси стало гораздо лучше. Говорят, что он непременно выздоровеет.

– Понятно, – ответила она, слегка покраснев, – у меня для вас тоже есть новость, полковник Кварич. Моя помолвка с мистером Эдвардом Косси разорвана. Я не выйду за него замуж.

– Вы в этом уверены? – растерянно спросил Гарольд.

– Абсолютно. Я приняла решение, – и она протянула ему руку, словно печатью закрепляя свои слова.

Полковник взял ее и поцеловал.

– Слава Богу, Ида, – сказал он.

– Да, – ответила она, – слава Богу.

В этот момент вошел сквайр, понурый и подавленный, и, как и следовало ожидать, по этому поводу больше ничего не было сказано.

Минуло шесть недель, и за это время произошло несколько событий. Во-первых, умер старый скряга-банкир, отец Эдварда Косси. Его смерть, безусловно, ускорило потрясение, вызванное известием о том, что с его сыном произошел несчастный случай. Когда было оглашено завещание, выяснилось, что все недвижимое имущество и деньги на сумму не менее 600 000 фунтов стерлингов переходят Эдварду, но при единственном условии, что он останется в банке «Косси и сын» и сохранит определенную долю своего состояния в семейном деле.

Кроме того, Эдвард Косси, в основном благодаря неустанным заботам Белль, почти выздоровел, правда, за одним исключением – он останется на всю жизнь глух на правое ухо. Паралич, которого боялись врачи, не проявил себя. Один из первых вопросов больного, когда ему стало лучше, был адресован Белль Квест.