два полковника с пухлым портфелем. Привезли деньги. Попросили расписку. Мой коммерческий директор написал. Но полковники предложили гешефт: даем пару тысяч сверху, а вы даете рас писку на сумму в два раза больше. Коммерческий через месяц переезжал на ПМЖ в Германию по еврейской линии, ему было пофиг. Он распечатал бланк, указал требуемую сумму и поставил печать. Через день продюсер ночью приехал в офис телекомпании с компьютерщиком и нашел файл с распиской. Это была подстава. Так до сих пор я не понял, чья именно: Жириновского, продюсера, полковников или будущего эмигранта, ныне успешного раввина в мюнхенской синагоге. Факт в том, что мы поссорились с продюсером и я попросил одноклассника Руслана Коляка организовать мне встречу с Жириновским без лишних свидетелей и ЧУЖИХ прослушек.

Мы встретились в ресторане «Петербург» на Грибоедова. Был Коляк, Глущенко и Вольфович. (Потом в книге «Бандитский Петербург» была фотография этой встречи. К счастью, меня отрезали. Не знаю кто — рубоповцы, которые слили эти фотки, или сам Андрей[442]. В любом случае спасибо.) Я изложил ситуацию, потому что подставы в предвыборных расчетах вообще не практикуются. Жириновский сказал:

— Считай, что я тебе должен эти деньги. Не расстраивайся, мы разберемся.

Ну ладно, какие проблемы. Через месяц ко мне на студию приехал Шутов:

— Возьми Жирика в эфир.

— Деньги в кассу — культура в массу, он меня вогнал в непонятное, пусть ищет другую площадку.

Шутов поехал к Михо. Мне было рекомендовано «помочь Титычу[443]», то есть все-таки провести прямой эфир с вождем ЛДПР. Та передача запомнилась не только непонятками с рекламой. Жириновский приехал чуть раньше, гримерша накрасила быстро, до эфира было минут десять. Вождь позвал охранника:

— Сигару!

Телохранитель принес портфель, Жириновский достал две роскошные коибы[444] спецсерии.

— Фидель[445] прислал. Будешь?

Мы раскурили черчилли[446], откусив кончики. Но время неумолимо приближалось к девяти тридцати, и нужно было нести свои тушки в душную студию прямого интерактивного эфира. Мы положили недокуренные сигары в тубусы[447] и кинули в ведро. После программы в гримерке, Жириновский, смывая грим, спросил меня код замка на моем кабинете: пусть охранник возьмет пальто и портфель. Ну пусть возьмет. Я назвал код. Вождь что-то шепнул помощнику. Потом, уходя, Жириновский сказал:

— Все по чесноку, я тебе денег должен, помню. Но у нас сейчас трудное время. Я тебе пришлю удостоверение помощника. Оно стоит двадцать тысяч долларов! Ты еще и наварился. Дай фотку три на четыре.

Я посмеялся. Проводил гостя, зашел в кабинет и вспомнил про недокуренную сигару. Конечно, остывшую сигару раскуривать не комильфо, но тут подарок Фиделя, эксклюзив, все дела. Глянул в ведро, а тубусов-то и нет. Оказывается, Жириновский попросил телохранителя забрать сигары из ведра. Обе. Глубокий эконом, чего уж там…

Удостоверение он мне и вправду прислал. Один раз я даже его показал гаишникам в Псковской области, остановившим меня за превышение скорости. Они выпрямились, как часовые у Мавзолея в годы моей пурпурной юности, стояли навытяжку, приложив руки к козырькам, оттопырив локти, и смотрели куда-то вдаль, сквозь меня, мою машину, грязные снежные сугробы на обочине, похожие на жир в кастрюльке с остывшим бульоном. Наверное, они видели в этом своем прекрасном далёке страну, где все работают, а не болтают и не зырят в ящик, где у каждой бабы есть мужик, где студенткам не приходится мучительно сидеть на лекциях во время критических дней. Хотя, возможно, они вспомнили свои детские поллюции…

ЗЮГА И ЗИГА

Bо-первых, это красиво. Он водку пьет, как арфистка играет, — завораживающе. Наливают ему всегда ровно по сто. Берет стаканчик, посмотрит на просвет, будто и не водка это, а какой-нибудь арманьяк золотистый, отключается на долю секунды, сосредотачиваясь, готовясь соединить сущности — свою и водочную. Когда контакт состоялся, закидывает сотку в глотку и изнутри выходит кряк. Смачный, сильный, природный. А уже потом закусь. Чавкает, есть такое. Но как аппетитно! Между черной икрой и огурчиком соленым выбирать не станет долго — огурчик однозначно. Ну или грибочек. Грузди любит. Закусит, зажмурится и сразу покрывается краской. Как рак в кипятке, так и он — прямо на глазах становится пунцовым. Красавец, конечно. Потом сглотнет слюнки, ладошкой губы просушит и скажет что-нибудь, чтобы людям было понятно: теперь можно говорить. А то все смотрят на него, варежки разинув. Будто первый раз видят. Сам же в это время о второй уже думает, заветной. Но надо же выдержать, а то подумают иные, что алкоголик какой. Когда все свои, то ему и вторую соточку сразу наливают. И весь ритуал повторяется. После третьей он вскидывает бровь: а где Василий Семенович? Почему не позвали? Ну и что, что рано вставать, за руль садиться! Всем рано вставать, зовите срочно! Водитель, помощник, горничная, вахтер — всех по имени-отчеству, всех надо позвать и им налить. Церемония такая. Если какой простак решит не просто рюмку опрокинуть, а поговорить с вождем за жизнь, свита быстро вытолкает его взашей, когда вождь специально отвернется. Но только после стопки. Потому что ритуал такой.

Во-вторых, после третьей он преображается. Как в кино про оборотней-мутантов. Был видный государственный деятель, секретарь и депутат, а стал конкретный чел. Никаких лишних понтов, пустых разговоров, все четко и ясно. Молодеет сразу, внутренне расправляется, как надувается. Я ему как-то сказал:

— Андреич, вам надо каждый раз триста грамм принимать перед телеэфиром, вы же совсем другой человек, когда выпьете. И сразу рейтинг КПРФ[448] вырастет в разы!

А он посмотрел на меня с сожалением, покачал головой и отвечает:

— Эх, Дима, как скажешь такое, так сразу грустно мне делается. Ну ведь не дурак, а говоришь ерунду. У нас рейтинг выше не будет. Куда уж выше! Зачем? Мы же тут не к власти стремимся, Дима. Мы МИССИЮ выполняем. Верную дорогу для человечества бережем. Люди сейчас жадные и глупые. Поэтому только о себе думают, а мы живем будущим!

Он имеет в виду светлое будущее всех народов, да. Искренне и глубоко верующий человек. Я после выборов в 1996-м спросил его:

— Сколько реально было голосов во втором туре у Ельцина?

Андреич по сторонам посмотрел, как Толоконникова[449], которая курицу с полки взяла, понизил голос:

— У нас пятьдесят четыре процента. Но что толку? Ты только знай: все, что я тебе говорю, я никогда не подтвержу публично! Считай, что я тебе этого и не говорил, то есть я тебе как Диме