— Ах, этот… О нем, дружок, Нижних надо спрашивать; где-то там он рисует. Нам-то — по старой дружбе книжечки бросают: на день-другой, по уговору. Уж очень полюбили господа аристократы такие книжечки — даже странно как-то. Ладно, умаялся я что-то. Пойдем-ка, дружок, подремлем, пока старшие придут.

* * *

— Тихо, — одними губами сказал Юхан, впечатывая Конрада в нишу в стене. Конрад замер и даже дышать перестал: прошлый раз, в горле второго коллектора, научил его прислушиваться к такому тону Юхан.

Почти тотчас же мимо профырчала низенькая, едва до колена, самоходная тележка с пузатым топливным резервуаром в центре. По сторонам от него сидело двое подземников в этих своих пятнистых плащах. У одного на коленях лежал морской карабин, весело испятнанный зеленью и яркими синими пятнами. Сзади тележки был пристегнут вместительный короб, из которого мертво торчали чьи-то грязные бледные ноги.

Когда она скрылась за поворотом, Юхан ослабил хватку и присел под стеной. Снова вытащил захватанную бумажку, где у него были обозначены основные туннели.

— Так, — сказал. — Это у нас — что? Ага… Ага… — провел пальцем. Посмотрел по сторонам. Вздохнул. — Придется возвращаться назад. Проскочили развилку.

Поднялся и зашагал: невысокий, помятый, но странно обстоятельный при том.

Эта вот обстоятельность запомнилась Конраду еще там, в доме, когда Юхан, прежде чем отпереть каморку, тщательно вытер руки о рубаху мертвого Эда. Потом заставил Конрада помочь перетащить тело и аккуратно подтер пол, где натекла кровь. Бросил поверху ветошь — чтобы раньше времени не нашли, пояснил.

Как оказалось, с ножом он управлялся получше, чем Конрад — с карандашом. «Теперь у нас — два пера на двоих», — шутил, пока спускались по лестнице, но словно сквозь зубы.

Зачем? зачем? — шепотом кричал Конрад, когда они вошли в туннели, оставив лежать на пороге двоих людей Гибкого Шульца. Юхан, однако, молчал и только прикладывал палец к губам: после, после.

«После» наступило, только когда углубились в жаркие узкие отнорки Нижней Земли, как ее назвал Юхан. «Здесь другой закон, — сказал. — Здесь нам, верхним, слова нет: если пропадем — никто искать не станет. Многие пользуются, если припрет, но мало кто возвращается». «Они действительно крадут детей?» — спросил Конрад, а Юхан ухмыльнулся: «Многие верят, — сказал. — Но скажу так: берут, что им предложат. А сами… Узнай о таком — не просто о слухах, а о том, что правда крадут, — поверь, порвали б Нижнюю Землю, несмотря на всю ее пользу и здравый смысл. Но… в общем, разное говорят — о том же Совете Десяти, например…» Потом замолчал, и дальше рассказывать пришлось Конраду.

Все так же обстоятельно, но цепко Юхан выжал из него многое — очень многое. Если Конрад полагал, что сможет попросту морочить бандиту голову, то очень скоро понял, что — отнюдь нет.

«Значит, Хильда… — протянул Юхан. — Я много о ней слышал. Она и вправду такая красавица?» Расспрашивал неторопливо и пристально. «Фокс, — сказал. — Я, кажется, слышал о нем. И о вас, о сумасшедших художниках — тоже. Неужели верили, что рисунком можно изменить мир?» «Не изменить, — отвечал Конрад тихо. — Не изменить. Улучшить».

А потом он рассказал о китах — то, что примерещилось ему под бобами. Юхан слушал очень внимательно, присев на корточки и опершись ладонями о пол. Было жарко и душно, по отноркам ходил горячий ветер, приносивший странные неприятные запахи. «Значит, все правда, — сказал наконец Юхан, когда Конрад замолчал. Поднял лицо — глаза блестели лихорадочно. — Значит, все будет не зря. Пойдем-ка».

И они пошли.

Несколько раз возвращались, но все равно спускались — пусть медленно и словно по спирали. Порой тропинки были пробиты в диком камне, порой — лепились хрупкими мостками по стенам больших пещер. Всякий раз, приметив местных, приходилось таиться, заползая в трещины и темные места.

«Блотт держал для Шульца копировку и вообще — ставил связь с Нижней Землей. Но — все, дело закончилось, рыба стухла, — говорил негромко Юхан, разломив хлеб и сунув его с куском солонины Конраду. — Новых книг у Маленького Мука не было уже давно — и сказали, что и не будет. Что все поменялось. Что появилось… — он в затруднении пощелкал пальцами, — …появилось намного лучше рисунка. Не знаю — что. Не знаю». «А художник? Что с художником?» — выпытывал Конрад, но Юхан только качал головой. «Я вообще не знал о том, кто рисует, и рисует ли один. И вообще — был ли жив, когда рисовал. Ты ведь видел…»

На стенах за весь путь не встретили ни одной надписи. Знаков было много, а вот надписей — ни одной. Зато постоянно встречались разноцветные, чуть светящиеся узоры: спирали, круги, скопления точек… Очень похожие были и на плащах подземных — когда те попадались. «Это, думаю, вроде языка на самом деле, — говорил Юхан (он вообще начал много говорить, когда добрались до туннелей). — Они, есть такой слух, даже мир видят по-другому. Может, потому рисунки среди них и прижились».

И вот теперь он вел куда-то… «Есть место, ближе к верху, там недавно стало что-то затеваться. Потом — стихло, но… Но. В общем, если где и можно что раскопать — то точно там».

И уже почти добравшись — залетели.

Шли по туннелю, выбрав момент, когда стих даже дальний медленный рокот («Коллекторы там, газовый отстойник. Подземье ж городу газ дает, да машины обслуживает, потому их и терпят»). Были на полпути к дальнему квадратному зеву отнорка, что должен был вывести как раз к нужному месту, когда справа скрежетнула, откидываясь, дверь — и вышли трое. Все в плащах и темных обтягивающих голову шапочках с разноцветными полосами. У двоих — старые укороченные морские карабины, третий — нес, выставив перед собою, разноцветный тюк.

Юхан и подземные увидели друг друга почти одновременно. Ну, быть может, Юхан — на полсекунды раньше. Однако именно эти полсекунды все и решили. Конрад не успел и вздохнуть, а Юхан уже скользил к подземным. Движение было слитным, почти не распадающимся на фазы, слышно было только, как хрустнула кость, кто-то сдавленно захрипел, загремел по полу карабин. Четверо сплелись, распались… Выстрел крякнул почти неслышно — не громче, как если бы сломалась толстая ветка. И сразу все кончилось: трое лежали, а Юхан, прижимая ладонь к животу, шел назад, к Конраду.

— Все, — сказал и обвалился головой вперед: Конрад едва успел его подхватить. Ткань на животе, чуть пониже диафрагмы, была темной, а рука Юхана — красной.

Конрад уложил его лицом вверх, беспомощно огляделся. Надо было что-то делать, но он никак не мог сообразить — что.

— Глупо все-таки, — вытолкнул Юхан, пытаясь подогнуть ноги. — Глупо… Киты — не летают… А Ирландца Шульц решил убрать — сам слышал… Надо бы сообщить…

И умер.

Конрад сидел, не зная, как теперь быть. То есть, мысли в голове крутились, однако же — будто вхолостую.

Встал, подошел к троим, что лежали возле так и не закрытого прохода: были они угловатыми, словно подростки. На всех троих — полумаски респираторов, делающие лица похожими на жабьи морды. Глубокие капюшоны. Огромные темные глаза — наверное, чтобы лучше видеть в темноте.