Державший позиции с юга полк был обойден, и возникла угроза окружения. В течение ночи с 30 июня на 1 июля мы получили приказ двигаться на юг в направлении Миория. Батальон разделился на две группы. Я был назначен командиром группы в составе боевой группы Амброзиуса, в которую вошли две гренадерские роты, резервная рота, две самоходные зенитки и тяжелое противотанковое орудие. Полковник Амброзиус недавно командовал курсами унтер-офицеров в Риге, а потом среди бела дня был выдернут оттуда вместе со своим штабом и курсантами и брошен в бой.

Этот фронт, как и многие другие, на которых мы побывали, можно было оборонять лишь слабыми силами, но даже в этом случае оборона была ограничена отдельными стратегически важными секторами. Нашей боевой группе было поручено защищать участок примерно 2 километра длиной. Я установил на левом фланге противотанковое орудие и 20-миллиметровые зенитки, чтобы прикрыть дорогу, которая проходила через наши позиции на юго-восток. Остальную территорию предстояло защищать пехотными ротами. Четыре тяжелых пулемета и два 80-миллиметровых миномета усиливали правый фланг.

С рассветными лучами солнца русские предприняли разведку боем, введя в действие роту. К обеду в нашем секторе стали падать тяжелые артиллерийские снаряды, и скоро мы очутились под ливнем снарядов, который стих только тогда, когда враг вновь попытался прорвать нашу оборону. Мы держали свою линию обороны вплоть до 4 июля, когда русские углубились в нашу оборону к югу от нашего правого фланга. Удерживавшая правый фланг 1-я рота была вынуждена контратаковать, пытаясь ликвидировать вражеский прорыв, и командир роты оказался среди других убитых в этом бою.

В 14.00 замолчало наше радио. Мы уже не могли установить связь с полковником Амброзиусом и его штабом в Миории. С целью установить с ним связь в направлении правого фланга был послан взвод разведки моей старой роты, и это подразделение, вернувшись, смогло лишь сообщить, что они выяснили, что город занят русскими.

Наша боевая группа продолжала удерживать свои позиции, несмотря на неоднократные попытки русских прорваться сквозь наш левый сектор пехотой, усиленной танками. В вечерних сумерках, когда гренадеры находились на своих боевых постах, я, припав к земле, был рядом с радистом, который, склонившись над рацией, безуспешно пытался установить связь на старой частоте: «Мина, Мина, пожалуйста, выйди на связь… Мина, пожалуйста, ответь».

Сгустились сумерки, ко мне поступило указание, переданное через передовых наблюдателей батареи 150-миллиметровых орудий, отойти на 5 километров к северо-западу. Мы лихорадочно подготовили отход и под прикрытием темноты оставили свои позиции. Путь прокладывали наши самоходные зенитки, на шасси которых было полным-полно солдат из пехотной роты. Остатки роты шли сзади с противотанковым орудием, еще одной зениткой, а в арьергарде находились другие две роты. Я присоединился в замыкающих рядах к двум группам 2-й роты. Лаконичный приказ требовал, чтобы мы отошли точно в 20.00, не оставляя арьергарда на позициях для прикрытия. Перед нашим отступлением вновь произошла перестрелка, в которой из винтовок и автоматов, а также тяжелых пулеметов в темноту посылались трассирующие пули. Когда мы отошли, русские минометные взводы посылали спорадические залпы, поражавшие участок, оставшийся позади нас. Их обстрел ответа не получил.

Мы шли через густой лес по тропе, которая в конце концов повернула на север. Передовой дозор остановился, и я поспешил вперед. Оценив ситуацию, мы поняли, что находимся в окружении и что, если хотим уцелеть, никак не можем терять времени. С нашего места была видна деревня, которая кишела русскими, чьи силуэты мелькали на фоне пожаров, освещавших весь район жутким багровым светом. Я стоял рядом с наводчиком 20-миллиметровой пушки на краю леса, примерно в 100 метрах от первого горящего дома. Эйнер установил свой пулемет на крыле автомашины и готовился к стрельбе. Остальная часть нашей группы держалась позади нас, укрытая тенью леса. После минутных колебаний мы двинулись вперед, обойдя деревню с востока, а пламя горящих хижин отбрасывало призрачные тени среди деревьев. Несмотря на рокот мотора самоходной зенитки, русские, которых мы оставили позади себя, так нас и не заметили, и мы в итоге добрались до покрытого лесом болота.

В рассеянном свете полевой лампы я разглядел, что на моей карте изображен северный край этого болота, а за ним – пустой квадрант, то есть никакой информации, которая нам так была нужна. Тем не менее, я понимал, что даже эта плохо составленная карта содержит больше информации, чем имели бы многие наши части об этом районе. Мы шли через лес, пока не оказались на поляне под покровом могучих деревьев. С небольшого возвышения я посмотрел на север и северо-запад, и примерно в 10 километрах можно было разглядеть несколько ракет, молчаливо висящих в небе. Это русская авиация пустила их, готовясь к заходу на цель для бомбежки. Там находилась линия фронта; и также она была нашей целью. Я сказал бойцам о нашей цели, и мы двинулись в темноту.

По-летнему свежий рассвет обозначил новый день, 5 июля 1944 г. Мы вышли из леса, когда первые утренние лучи танцевали на лугах и пшеничных полях слегка холмистого пейзажа. Через каких-то 100 метров пути в поле зрения появился какой-то холм, на котором громоздился примитивный деревянный сарай. Вместе с передовым дозором я осторожно приблизился к этому сооружению, намереваясь проинформировать своего заместителя о нашем следующем действии. И вдруг в каких-то 30 метрах от нас из пшеницы высотой по пояс выскочил какой-то русский майор с пистолетом в руке и закричал на ломаном немецком:

– Фрицы, сдавайтесь! Вы окружены!

Только миг царила тишина, внезапно очередь из автомата нашего фельдфебеля перерезала майору грудь.

Мгновенно воздух наполнился грохотом перестрелки. Русские автоматы стреляли в нас почти в упор, а мы пытались отстреливаться, лежа на открытой местности. Первая 20-миллиметровая зенитка, все еще спрятанная в лесу всего в 100 метрах позади нас и невидимая русскими, открыла огонь, и ее снаряды с ужасным треском проносились над нашими головами. При разрывах в поле впереди нас мы отчетливо видели небольшие клубы серого дыма. Скоро вступила в действие и вторая 20-миллиметровая зенитка, и, будучи захвачены врасплох тем, что вдруг посреди их боевых порядков появилась такая ошеломляющая огневая мощь, русские в количестве примерно ста человек бежали от нас в поисках укрытия в овраге.

Пехотные роты заполонили левую и правую обочины дороги, пробиваясь вперед через зеленые побеги пшеницы. С зенитными пушками и противотанковым орудием на буксире, грохотавшими по дороге, мы лихорадочно пробивались на север. Серьезность нашего положения, усугубленная нашими ограниченными боеприпасами, была очевидна каждому члену нашей группы. Я крикнул через плечо солдатам, торопившимся вслед за мной:

– Кто хочет сдаться, может оставаться здесь. Остальные будут прорываться!

Не было необходимости оглядываться назад, чтобы убедиться, что никто, пока мы торопливо продвигались вперед, не остался позади.

В середине дня мы подошли к селению, расположенному на небольшом холме, господствовавшем над округой. Исключив возможность того, что деревня занята врагом, я молил Бога, чтобы это место оказалось лишь в нескольких километрах от Дюны, где должны располагаться наши войска.