— Да, и в нем так много разнообразия, — с шутливым энтузиазмом подхватил Фабель. — А во второй половине дня мы можем посетить музей чая или немного поплавать в аквапарке «Океанская волна».

— И то и другое меня вполне устроит, — ответила она. — И сарказм твой ни к чему. Я думаю, что в глубине души ты ненавидишь это место не так сильно, как хочешь показать.

Мимо них прошествовала еще одна организованная группа, и Фабель с Сусанной пожелали любителям болот «доброго утра», получив в ответ то же пожелание. Эти более серьезные исследователи национального парка Ваттенмеер носили шорты, и их ноги были по колено в густой черной грязи. Возглавлял группу проводник из местных. Сусанна взяла Фабеля под руку, привлекла его поближе к себе и положила голову ему на плечо.

— Вовсе нет, — сказал Фабель, — Я не испытываю никакой ненависти к этому месту. Думаю, что мы все примерно так относимся к местам, где выросли. Мы хотим от них скрыться. Особенно если речь идет о провинции. Я всегда считал, что более глубокой провинции, нежели Норддейч, в мире не существует.

— Если хочешь знать, Йен, то вся Германия являет собой провинцию. Каждый из нас имеет свой Норддейч. У каждого есть своя малая родина.

Фабель покачал головой, и порыв ветра растрепал его светлые волосы. На нем была выцветшая синяя ветровка, старая джинсовая рубаха и легкие хлопчатобумажные брюки, которые он закатал до колен. Ботинки герр криминальгаупткомиссар снял и шагал босиком. Темные очки защищали его глаза от солнечного света. Сусанне еще никогда не доводилось видеть Фабеля в столь неформальном одеянии. В его прикиде было что-то мальчишеское.

— Может быть, поэтому сказки жили в Германии дольше, чем где-либо. Мы всегда очень серьезно прислушивались к совету не удаляться от того места, которое хорошо знаем и где чувствуем себя комфортно… от нашей малой родины. Да, кстати, Сусанна, моя малая родина не здесь. Моя малая родина — Гамбург. Я, если хочешь знать, по-настоящему принадлежу городу. — Фабель остановился, нежно развернул Сусанну лицом в сторону суши, где песок менял свой цвет с коричневого на бело-золотой, и сказал: — Пошли назад.

Некоторое время они шагали в задумчивом молчании. Затем Фабель показал на одну из возвышавшихся перед ними дюн и произнес:

— Мальчишкой я проводил на ее вершине многие часы. Ты представить не можешь, насколько сильно и быстро меняются здесь небо и море.

— Насчет моря и неба не знаю, но тебя в детстве я очень хорошо представляю. Ты был страшно серьезным и правильным мальчиком.

— Можешь потолковать об этом с мамой, — со смехом сказал Фабель.

По причине ему самому не ясной он страшно волновался, доставляя Сусанну сюда на встречу с мамой. Особенно тревожило его то, что они приехали на уик-энд, то есть в те дни, когда он встречался с дочерью. Но как и во время ужина с Отто и Эльзой, красота Сусанны, ее обаяние и умение держаться одержали очередную победу. Правда, когда Сусанна заметила, что мама говорит с очаровательным английским акцентом, Фабель внутренне напрягся. Мама всегда считала, что говорит по-немецки без какого-либо акцента, и Фабель — так же как и его брат Лекс — еще в детстве научился не поправлять маму, когда та допускала неточности в употреблении артиклей. Но Сусанна произнесла это так, что мама не только не обиделась на ее слова, а, совсем напротив, восприняла их как комплимент.

Они все ехали из Гамбурга на одной машине, и Сусанна с Габи всю дорогу добродушно подшучивали над Фабелем. Поездка и пребывание в Норддейче одновременно радовали и тревожили Фабеля — впервые со времени развода с Ренатой он вдруг ощутил, что у него снова есть нечто похожее на семью.

Этим утром Фабель поднялся первым, оставив Сусанну досыпать. Габи с раннего утра отбыла в Норден — город, отпрыском которого справедливо считался Норддейч. Позавтракал он вместе с мамой, наблюдая за тем, как та справляется с кухонной рутиной. Мама делала все то, что делала еще в его детстве, но ее движения были чуть замедленными, а сама она стала какой-то хрупкой. Они поговорили о покойном отце Фабеля, о брате Лексе и о Сусанне. Мама положила ладонь на руку Фабеля и сказала:

— Я хочу, чтобы ты снова нашел счастье, сынок.

Она говорила с ним по-английски — на языке, который с самого детства был языком особой близости между ним и мамой. В какой-то степени это был их тайный язык.

Фабель повернулся лицом к Сусанне и подтвердил ее предположение:

— Ты права, я действительно был ужасно серьезным мальчишкой… Даже слишком, как мне кажется. И теперь, став взрослым, я тоже ко всему отношусь чрезмерно серьезно. Когда я был здесь в последний раз, Лекс сказал: «Ты был страшно серьезным ребенком». Я любил сидеть за домом на дюне и смотреть на море, представляя, как боевые корабли англосаксов плывут в направлении кельтской Британии. Это было для меня важнейшей характеристикой нашего побережья. Я смотрел на воду, всем своим существом ощущая бесконечность Европы за спиной и безграничность моря перед глазами. Думаю, что здесь сыграло роль и британское происхождение мамы. Ведь в этих местах так много начиналось. Здесь родилась Англия. И Америка. Здесь находится колыбель всего англосаксонского мира, от Канады до Новой Зеландии. Это было место сбора англов, ютов, саксов и детей Ингуса тевтонов… — Фабель вдруг замолчал, словно сам удивился сказанному.

— В чем дело? — спросила Сусанна.

— В текущем расследовании, — с горьким смешком ответил Фабель. — В братьях Гримм. Или, если быть точным, я вдруг осознал, что всегда был рядом с братьями.

— Надеюсь, что мы не переходим к обсуждению производственных вопросов? — придав голосу напускную строгость, поинтересовалась Сусанна.

— Нет-нет. Просто, упомянув о «морском народе», или детях Инга, я вдруг вспомнил, что впервые прочитал о них в «Тевтонской мифологии» Якоба Гримма. Стоит нам лишь поскрести по поверхности германской филологии или истории, как мы сразу обнаруживаем, что вступаем в контакт с братьями Гримм. Прости, — извиняющимся тоном продолжил Фабель, — но это не деловой разговор. Я припоминаю слова, сказанные мне Герхардом Вайсом. Писатель сказал при встрече: мы думаем, что мы уникальны, хотя на самом деле являемся всего лишь вариациями на одну тему, и в силу этого обстоятельства сказки и легенды не теряют своего значения и звучат для всех людей актуально. Но я постоянно думаю о том, что сказки братьев Гримм такие… такие германские. Даже в том случае, если некоторые из них имеют аналоги за пределами Германии. Итальянцы и французы знамениты своей кухней. На кулинарию у них особые способности. Не исключено, что мы, немцы, имеем исключительную способность на мифы, сказки и легенды. «Песнь о Нибелунгах», братья Гримм, Вагнер и все такое…

Сусанна в ответ лишь пожата плечами, и они продолжили путь молча. Оказавшись на широком песчаном пляже за дюнами, подошли к стоящему под навесом двухместному, сплетенному из ивы пляжному диванчику, где оставили полотенца и туфли. Они сели на диван и поцеловались. Навес надежно укрывал их от прохладного ветра.

— Итак, — сказала Сусанна, — если ты не намерен увлечь меня в удивительный водный мир аквапарка или не предложишь по достоинству оценить культурные ценности Музея чая, то нам, возможно, следует отправиться домой, чтобы пригласить твою маму и Габи в какой-нибудь приличный ресторан на ленч.