Все разошлись, и Фабель остался один. Единственным источником освещения в его кабинете была настольная лампа, бросавшая яркий круг света на столешницу. Он положил перед собой альбом для эскизов, в который уже давно перенес данные с рабочей доски, дополнив их своими, более субъективными комментариями.

Он отключился от окружающего мира и, сосредоточив все внимание на белом пятне перед глазами, внес в альбом все детали последнего убийства. В ближайшее время должны поступить новые, но им уже известно, что Бернду Унгереру сорок два года и что он продает оборудование для кафе и ресторанов, являясь единственным представителем фирмы не только в Гамбурге, но и во всей Северной Германии. Штаб-квартира компании-производителя находилась во Франкфурте. Бернд Унгерер был женат, имел троих детей и жил в Оттензене. Фабель изучал лежащие перед ним материалы и размышлял о том, в каком же мире пребывал этот средних лет мужчина, когда ему вонзили нож в сердце и выдавили глаза? В какой среде он свел счеты с жизнью?

Фабель долго смотрел на яркую белую страницу с написанными на ней чернилами заметками и проведенными красным фломастером линиями, соединяющими имена, названия мест и его комментарии. Немного подумав, он начал составлять формулу расследования: Паула Элерс + Марта Шмидт = «Подменыш»; Марта Шмидт (расположена под) + Лаура фон Клостерштадт (расположена над) = «Подменыш» / «Спящая красавица»; Ханна Грюнн + Маркус Шиллер = «Гензель и Гретель»; Бернд Унгерер + Лаура фон Клостерштадт = «Рапунцель».

Не хватало по меньшей мере одного равенства. Он смотрел на белую страницу, надеясь, что мощный волевой импульс поможет ему это равенство найти. Для начала Фабель написал: Грюнн/Шиллер + Бернд Унгерер =?; затем стер запись и начертал: Грюнн/Шиллер +? =? Унгерер +? =? Как Фабель ни бился, ничего более путного произвести на свет он не мог. Тупая боль сдавила его сердце. Те пункты, которые он не смог сейчас заполнить, проявятся в виде новых смертей. Кто-то еще заплатит страхом, болью и смертью за его неспособность нарисовать для себя полную картину.

Ольсен. Фендрих. Вайс. Может быть, здесь должно быть другое уравнение? Может быть, он заблуждается, считая, что убийца один? Может быть, следует писать: Ольсен + Фендрих? Вайс + кто-то другой? Фабель выдвинул ящик стола и достал книгу. Это был роман Вайса «Дорога сказки». Фабель уже прочитал этот опус от корки до корки, но сейчас у него была совершенно определенная цель. Одну из глав своей книги Вайс назвал «Рапунцель». И в этой главе рассказ велся от лица рожденного фантазией автора Якоба Гримма.

В «Рапунцель», как в остальных сказках, говорится о стихийных силах добра и зла, дается ключ к пониманию сил созидания и жизни и сил разрушения и смерти. Я обнаружил в этих древних сказках и легендах такую общность сюжетов, которая позволяет мне высказать предположение, что эти сказания не есть наследие нашего языческого прошлого. Осмелюсь утверждать, что они гораздо древнее — их корни уходят к тем временам, когда люди впервые пришли к осознанию стихийных сил природы. Некоторые из этих сказок, вне всякого сомнения, родились в самых ранних человеческих общинах, в то время, когда нас на матери Земле было еще совсем мало. В противном случае как объяснить, что сказка о Золушке существует в почти идентичном виде не только во всей Европе, но и в Китае?

Размышляя о стихийных силах природы, я пришел к выводу, что наиболее мощная и самая разрушительная стихия носит человеческий облик. Эта стихия — мать. Стихийные силы природы и сила материнства часто даются в параллели и олицетворяют в древних сказках и легендах как то, так и другое. Природа дарит жизнь, кормит и охраняет. Но в то же время она может впадать в ярость и способна на беспредельную жестокость. Этот дихотомический характер природы находит свое отражение в сказках с двойным (а когда появляется бабушка — тройным) проявлением материнства. В сказках присутствует образ матери. Мать олицетворяет домашний очаг. Мать дарит жизнь, защищает и приходит на помощь. Образ мачехи, напротив, часто используется как отрицание всех материнских чувств. Мачеха убеждает мужа оставить в лесу Гензеля и Гретель. Движимая безумным тщеславием мачеха пытается убить Белоснежку. Колдунья-мачеха выступает в роли мучительницы Рапунцель.

В городе Любеке проживала красивая и состоятельная вдова, которую я буду называть фрау X. У фрау X не было своего ребенка, но она выступала опекуншей Имоджен — дочери покойного мужа от его первого брака. Имоджен не уступала красотой мачехе, но обладала тем богатством, которое фрау X ежедневно теряла. А именно — молодостью. Я сразу хочу сказать, что ни я, ни кто иной не имел никаких оснований считать, что мачеха питает чувство зависти по отношению к падчерице. Напротив, фрау X любила девушку и заботилась о ней так, словно Имоджен была ее дочерью. Это было единственным несоответствием в отношениях мачехи и падчерицы по сравнению с тем, что я обнаружил в сказках. Однако я решил оставить эту неточность в стороне, поскольку главным мотивом многих сказок было наличие в них образов одинаково красивых мачехи и падчерицы. Поскольку Имоджен не была брюнеткой, я не мог использовать ее для воссоздания сказки о Белоснежке. Ее головку украшали прекрасные золотистые локоны, которыми она, как мне казалось, ужасно гордилась. Итак, я нашел свою Рапунцель! Затем я приступил к разработке плана воссоздания сказки, а дабы избежать осложнении в будущем, делал все, чтобы не иметь каких-либо контактов с фрау X и Имоджен.

В течение нескольких предыдущих месяцев мне удалось создать довольно большие запасы опиумной настойки. Я приобретал настойку малыми дозами во время своих странствий у разных лекарей, жалуясь на якобы мучающую меня бессонницу. Я внимательно следил за всеми перемещениями своего объекта и вскоре нашел наилучшее место для нанесения удара. Имоджен ежедневно совершала прогулки в лесистом парке к северу от города. Являясь юной девицей хорошего воспитания, она прогуливалась в сопровождении компаньонки. Я никогда не интересовался тем, кто выступает у Имоджен в роли дуэньи — мне это было совершенно безразлично, но я знал, что она являет собой унылое, бесцветное существо, которое обычно выбирают для себя в компаньонки красивые женщины, дабы подчеркнуть свою привлекательность. Я сразу возненавидел компаньонку за нелепость ее головного убора. Это был потешный, ярких цветов капор, способный, как она ошибочно полагала, придать некоторую живость ее внушающей уныние физиономии.

Часть тропы, по которой совершали свой променад две дамы, проходила через довольно густые заросли и, таким образом, оказывалась изолированной от остального парка, и по счастливому совпадению в этом же месте находился один из выходов. Следует заметить, что в избранный мной для удара день облака затянули небо и желающих совершить прогулку оказалось совсем немного. Я подошел к женщинам сзади и нанес — признаюсь, с некоторым удовольствием — сильный удар по нелепо украшенной голове компаньонки. Для этой цели я применил тяжелый железный брус, который заблаговременно скрыл в складках своего плаща. Я так торопился утихомирить Имоджен, что не смог как следует насладиться видом немыслимого чепца в провале разбитого черепа.

Имоджен принялась кричать, что вынудило меня нанести сильный удар ей в челюсть. Это меня серьезно обеспокоило, так как любой урон ее красоте мог поставить под сомнение аутентичность воссоздания сказки. Я поднял ее на руки и отнес в тень деревьев так, чтобы скрыть от взоров возможных любителей прогулок. После этого я отволок тело ее компаньонки в кусты. Вокруг отвратительной головы дуэньи образовалась лужа крови, а когда ее чепец съехал с головы, то на выложенной плиткой тропе остались следы серого вещества ее головного мозга. Должен со стыдом признаться, что, волоча ее в кусты, я не смог удержаться от довольно грязного выражения. Собрав несколько покрытых густой листвой веток, я попытался замести кровь и мозги, но преуспел лишь в том, что размазал их по тропе. Я знал, что тело неминуемо обнаружат, но это меня нисколько не беспокоило, следовало лишь как можно скорее вывезти Имоджен из парка, оставшись при этом незамеченным. Я заранее оставил двухколесный экипаж рядом с деревьями и, взвалив Имоджен на плечо, отнес ее к карете с той скоростью, которую позволяли развить тяжелый груз и неровная почва под ногами. К тому времени, когда я положил Имоджен в экипаж, она начала шевелиться, и мне пришлось ее успокоить, влив в горло девицы некоторое количество опиумной настойки.