Хоркиной помешала стартовая лампочка.

Эта версия была высказана спортсменкой уже после ее ошеломившего всех поражения, в автобусе по пути в Олимпийскую деревню. Мол, лампочка была зажжена раньше положенного, и на то, чтобы настроиться, попросту не хватило времени.

Чуть раньше, в микст-зоне, журналистам была выдана другая версия. Что помешала француженка Эмили Лепеннек, выступавшая перед Хоркиной и наложившая на верхнюю жердь слишком толстый слой магнезии. Пока спекшийся в корку порошок счищали, время и ушло.

Все это было неправдой, даже если было на самом деле. Хоркина вышла к снаряду, уже проиграв борьбу. У нее просто не осталось ни сил, ни нервов. Пустые глаза, поникшие плечи. И, возможно, на чей-то взгляд нелепая, но на самом деле абсолютно закономерная ошибка – потеря координации и равновесия в вертушке на верхней жерди – вертушке Хоркиной. Элементе, за десять лет до Игр в Афинах названном в ее честь…

В конце мая 2004 года, рассуждая на страницах «СЭ» о том, что может ждать российскую сборную в Афинах, я написала: «Появление лабораторной аппаратуры последнего поколения, позволяющей обнаружить следы запрещенного препарата, принятого даже за сто шестьдесят дней до взятия пробы, – событие революционное для всего мира. Наверняка борцы с допингом уже предвкушают свой звездный час. Уже известно, что афинская лаборатория будет оснащена четырьмя такими машинами, каждая из которых позволяет провести сорок пять анализов в день. Есть основания предполагать, что участников Игр ждет в Греции так называемый въездной контроль – допинг-тест по приезде в Олимпийскую деревню. Плюс по два обязательных теста в каждом из финалов по жребию. Попросту выражаясь, мышь не проскочит».

В процессе подготовки того материала из крайне достоверных источников, близких как к руководству российского спорта, так и к медицинским антидопинговым службам, удалось выяснить, что первым уже тогда забил тревогу руководитель Антидопинговой службы ОКР Николай Дурманов. О том, что в Афинах российские атлеты могут оказаться замешанными в допинговые скандалы, он проинформировал абсолютно все заинтересованные стороны, включая руководство московской антидопинговой лаборатории.

К предостережениям отнеслись без внимания. А 18 августа в Афинах взорвалась бомба.

Именно в этот день российской толкательнице ядра Ирине Коржаненко была вручена золотая медаль. А чуть позже стало известно, что в допинг-пробе ростовчанки обнаружен запрещенный препарат станозолол и она будет лишена завоеванной награды.

Коржаненко уже переживала подобное: была дисквалифицирована все за тот же станозолол в 1999-м, на чемпионате мира в Японии. Сама она так и не признала, что тогда принимала препарат намеренно. Возможно, по молодости ей просто не приходило в голову интересоваться, что за медикаменты рекомендует врач команды. Но завоеванную медаль вернула и двухгодичное наказание отбыла. Позже, вспоминая об этом, как-то сказала, что после дисквалификации стала относиться ко всем рекомендациям предельно осторожно. Понимала прекрасно, что второго такого случая не должно произойти ни в коем случае, иначе она вообще лишится возможности выступать.

Два года Коржаненко работала как сумасшедшая. Вернувшись в спорт, заняла пятое место на первом же чемпионате мира в Канаде, проиграв третьему всего семь сантиметров. Но главное, поняла, что еще через год работы наверняка сможет толкать ядро за двадцать метров. А значит, снова бороться за золото.

В 2002-м Ирина выиграла чемпионат Европы, потом – Кубок мира, зимний чемпионат мира-2003. А через год, вместо того чтобы отправиться на очередное мировое первенство, загремела в больницу с почечной коликой.

Апрель и май спортсменка провела в Адлере, а в июне присоединилась к сборной команде в Подольске. За это время ее тестировали на допинг несколько раз. Сначала в Адлере и Подольске, куда специально по ее душу приезжали представители Всемирного антидопингового агентства, затем ей три раза подряд пришлось сдавать пробы на турнире братьев Знаменских, на чемпионате России, и наконец вместе со всеми олимпийцами Ирина успешно прошла выездной контроль перед вылетом в Афины.

Поэтому весть о том, что олимпийская проба дала положительный результат, прогремела, как гром среди ясного неба.

В шоке были не только Коржаненко и ее тренер. Вся олимпийская общественность пребывала в аналогичном состоянии. Дисквалификации за запрещенную фармакологию в легкой атлетике никогда не считались чем-то экзотическим, но сам факт, что чемпионка выиграла самую первую медаль Игр на легендарном стадионе Древней Олимпии и вынуждена с таким позором ее возвратить, воспринимался как абсурд, не поддающийся пониманию.

Расположение Олимпийской деревни спортсменка покинула сразу. Вскоре уехала и из Афин. Но наотрез отказалась вернуть с таким трудом добытую золотую медаль. Лишь месяц спустя мне удалось встретиться с ней в Ростове-на-Дону и уговорить вспомнить те события.

– После награждения меня увезли чествовать из Олимпии в Афины, там я без передышки давала какие-то интервью, потом мы с мужем остались ночевать в городе, – рассказывала Ирина. – В Олимпийскую деревню я попала лишь ближе к вечеру следующего дня. Встретила главного тренера и услышала: «Ты что это интервью раздаешь? А если тебя дисквалифицируют?»

Я даже опешила. И почему-то вспомнила сон, который мне снился давно-давно. Что я выигрываю Олимпийские игры, потом вдруг оказываюсь вместе с мужем в какой-то комнате, туда входят люди и говорят, что я дисквалифицирована.

А наутро в дверь действительно постучали. Пришел один из тренеров команды и попросил меня спуститься вниз. Там стояли главный тренер нашей команды Валерий Куличенко, руководитель российской допинг-службы Николай Дурманов, и они объявили, что в моей пробе содержится станозолол. Куличенко дал мне подписать какую-то бумагу на английском языке, сказал, что Дурманов будет моим представителем…

– С вас потребовали какие-то объяснения?

– Честно говоря, я до сих пор толком не знаю, что на самом деле показал анализ. Сначала мне было сказано, что обнаружены следы инъекции станозолола. Но я могла поклясться чем угодно, что никаких уколов мне вообще не делали. Тогда мне сказали, что проба якобы не дает возможности определить препарат точно, но на основании того, что я толкнула ядро на полтора метра дальше всех, решили, что это – станозолол. Это все, что я знаю. Еще якобы сравнивали графики анализа, взятого до выезда, и того, что был сделан в Афинах, и что эти графики совершенно разные.

– А что вы сами думали по этому поводу?

– Первое, что пришло в голову, что это вообще не моя проба. Поэтому я и попросила провести анализ на ДНК. Я, честно, не знаю, откуда мог взяться станозолол. Ну не могло его там быть, понимаете? Но в целом у меня сложилось впечатление, что кому-то просто очень захотелось преподнести мой случай как показательный. Закопать так, чтобы остальным не приходило в голову задуматься о какой бы то ни было фармакологии вообще. Запугать. Интересно, кстати, было видеть реакцию спортсменов, когда о моей допинг-пробе стало известно всей Олимпийской деревне. На меня смотрели не с жалостью или сочувствием, а с каким-то испуганным облегчением – что не накрыло самих. Ведь под одним колпаком ходим – и все это понимают…