– Знаете, в моей жизни было множество куда более сильных потрясений, поэтому известие, что спортсмен решил жениться, это сущая ерунда, – сказал тогда он. И добавил: – Много лет назад на моей собственной свадьбе кто-то из гостей рассказал притчу, как один человек в аналогичной ситуации пришел за советом к мудрецу. Тот ответил: «Если ты не женишься, будешь жалеть об этом. Если женишься, не исключено, что тоже будешь жалеть. Так что женись!» Женя – такой человек, которому необходимо, чтобы рядом постоянно был кто-то близкий. Эту роль на протяжении его жизни играли разные люди. Его мама, я, кто-то из других тренеров, друзья… Правильным был поступок или нет, покажет жизнь. Причем очень скоро…

Во время того визита в Питер я познакомилась и с мамой Евгения – Татьяной Васильевной. Наша не очень продолжительная – пока сам Плющенко тренировался на льду – беседа раскрыла для меня фигуриста гораздо больше, чем все когда-либо читанные его интервью. За очень простыми словами по кусочкам складывалась картинка очень непростой жизни, где было все: вставшая перед одиннадцатилетним провинциальным мальчишкой необходимость выживать в чужом городе и среди чужих людей, беспросветная нищета, одиночество… И всепоглощающее желание вырваться из всего этого в другую жизнь. Стать самым лучшим и самым знаменитым. Олимпийским чемпионом.

* * *

Выиграет или проиграет? С каждым днем пресс-центр лихорадило все больше. Информацию о Плющенко собирали по крупицам из всех доступных источников, и каждый трактовал ее, как хотел. Было чувство, что за именем фигуриста журналисты давно перестали видеть живого человека. Видели только ньюсмейкера, фигура которого стопроцентно обеспечивает спрос изданиям и перекормить которым публику невозможно, сколько ни пиши. Стоило Плющенко подхватить какое-то желудочное заболевание и пропустить одну из официальных тренировок, тут же понеслась очередная волна слухов: «Фаворит занервничал. И не отравление это вовсе. А медвежья болезнь».

Он однозначно был сильнейшим. Но именно это и внушало опасения. Слишком часто на моих глазах фаворит проигрывал главный старт своей жизни. И массовый психоз прессы вокруг питерского спортсмена вполне мог стать той самой каплей, которая разрушила бы все.

Поэтому Игры в Турине стали, пожалуй, первым турниром, где я не только не осуждала стремление Мишина полностью изолироваться и изолировать ученика от каких-либо контактов с посторонними и прежде всего – с прессой, но в глубине души всячески его поддерживала. Нужно было любой ценой сберечь нервы ученика до старта.

В репортаже с короткой программы, который складывался на голых эмоциях прямо в ходе проката, поскольку материал был последним и его следовало отправить в редакцию минута в минуту, я тогда написала: «Когда человек выходит на старт с побелевшими от внутреннего напряжения глазами, это ничуть не менее страшно, чем разорванные мышцы. Местами Плющенко не попадал в музыку, но, черт возьми, какая разница, попадал он в нее или нет? Он сделал все. То, что в его положении вряд ли сумел бы сделать любой другой спортсмен».

То же самое я могла бы повторить и после финала.

Когда соревнования были наконец завершены, нервов хватило только на то, чтобы выдохнуть: «Выиграл. Слава богу…»

Мы почти не были знакомы… За месяц до Игр мне довелось заехать к биатлонистам на этап Кубка мира в немецкий Рупольдинг. Это был как раз тот день, когда Оля Пылева сильно подвернула ногу в двух шагах от крыльца гостиницы. Поселили меня в комнатушке, по соседству с которой – дверь в дверь – был номер Пылевой и ее мужа и тренера Валерия Медведцева. Наверное, нужно было к ним заглянуть. Я даже планировала именно там, в Рупольдинге, встретиться с биатлонисткой, познакомиться с ней и сделать интервью. Но когда случилось несчастье, постеснялась. Была уверена, что ничего, кроме раздражения, визит журналиста в такой момент вызвать не сможет.

А потом Пылева уехала в Антерсельву – восстанавливаться и готовиться к Играм.

13 февраля 2006 года она выиграла серебро на биатлонной дистанции 15 километров на Играх в Турине, но несколько дней спустя была дисквалифицирована за употребление запрещенного препарата карфедона.

Такие новости – всегда шок. Вопросы начинают валиться со всех сторон, ответов на них никогда не бывает достаточно, и противнее всего наблюдать, как многочисленные чиновники принимаются наперебой спасать свои собственные задницы. Так было на лыжном чемпионате мира-1997 в Тронхейме, когда за употребление бромантана дисквалифицировали шестикратную олимпийскую чемпионку Любу Егорову, в Атланте, где тот же бромантан стал причиной достаточно громкого скандала с участием сразу нескольких спортсменов, в Солт-Лейк-Сити – после истории с Ларисой Лазутиной и Ольгой Даниловой… В Турине беда настигла Пылеву.

Мое отношение к запрещенной фармакологии всегда было неоднозначным, потому что борьба с ней давно превратилась в профанацию. Нарваться на дисквалификацию можно за что угодно. Иногда случаи бывают глупыми, иногда – анекдотичными, иногда – действительно серьезными. Но правила, которые существуют на этот счет, всегда жестоки. Прежде всего тем, что наказание означает жуткое, немыслимое унижение для спортсмена. Именно поэтому среди людей, претендующих на олимпийское золото, самоубийц-камикадзе уже давно нет.

Фармакология же была всегда. Просто не всегда те или иные препараты считались запрещенными. Так, кстати, случилось с бромантаном. Его внесли в «черный» список за считаные дни до Игр в Атланте. Разослали соответствующие бумаги по всем спортивным федерациям. Но в российском олимпийском штабе бумажке не придали значения. Перевести ее с английского на русский было некому – в тот день в штабе не оказалось переводчика. Ну а потом, скорее всего, документ выбросили в помойку.

Год спустя, помнится, шли нескончаемые баталии. Никто не верил, что Егорова, принявшая таблетку накануне старта, не знала о том, что препарат запрещен. А она на самом деле не знала. В 1995-м Люба родила сына. А в начале 1996-го, когда спортсменка только-только начала по-настоящему тренироваться, на нее посыпались болячки. Сначала появились дикие головные боли. Врачи объясняли их последствиями тяжелого, перенесенного на ногах гриппа. Егоровой предложили не очень сложную хирургическую процедуру – слегка выправить носовую перегородку. В ходе операции, которую делали под общим наркозом, выяснилось, что причина заболевания гораздо серьезнее. За первой операцией последовала вторая – на головном мозге. Через некоторое время Егорова снова оказалась в больнице: третья за два месяца операция была полостной, вновь под общим наркозом. То было как раз во время Игр в Атланте…

История Пылевой оказалась столь же глупой и трагичной.

После того как выдающаяся биатлонистка получила травму ноги в Рупольдинге, ее врач Нина Виноградова перерыла весь Интернет – искала препарат, которого не было бы в списке запрещенных и который одновременно мог дать максимальный эффект для восстановления поврежденных связок.

С Виноградовой Оля работала не первый год, и, когда та приехала на этап Кубка мира в Антерсельву, Пылева первым делом поинтересовалась, можно ли спортсменам принимать фенотропил. Они вместе долго читали аннотацию, справочники: там не было ни слова о том, что в лекарстве содержится что-то запрещенное. А там оказался карфедон – препарат, разрешенный спортсменам в тренировках, но запрещенный в дни выступлений…