В ее голосе звучала горечь.

– Никто не собирался грабить его, синьора, – мягко возразил Генри. – Мы лишь надеялись, что среди принадлежностей Марио найдется что-нибудь, что поможет раскрыть убийство.

– Какое это теперь имеет значение? – безнадежно вздохнула Роза и тяжело опустилась на стул. – Он мертв. Какая разница, кто его убил?

Генри ничего не ответил на это, но поднес два ключа поближе к Розе так, чтобы она могла видеть их в мерцающем свете свечей.

– Синьора Веспи, – сказал он, – вы узнаете эти ключи?

Роза безразлично взглянула на них.

– Конечно. Это – ключ от магазина, а другой – от радио.

– От радио?

– Попробуйте сами, если хотите. Марио гордился этим радио и носил ключ от него с собой.

Инспектор прошел к радиоле, вставил маленький ключ в замочек и попробовал повернуть против часовой стрелки. Ничего не вышло. Тогда он повернул ключ по часовой стрелке, тот повернулся легко, но, когда Генри попытался поднять крышку, та не сдвинулась с места.

– Радиола не была заперта, – сказал он. – Я думал, Марио держал ее под замком.

– Может, и не заперта, – равнодушно согласилась Роза. – У Пьетро тоже есть ключ.

Генри снова отпер замочек и откинул крышку. В мерцании свечей показалась металлическая ручка и звукоснимающая головка. Он снова закрыл крышку и положил ключи на стол вместе с остальными пожитками Марио, а сам сел на стул напротив Розы.

– Синьора, – сказал он, – боюсь, я должен задать вам несколько вопросов. Я понимаю, как тяжело это для вас, но, уверен, вы так же, как и мы, хотите найти преступника.

По-прежнему безучастно вдова повторила:

– Какое это теперь имеет значение?

Но, по крайней мере, она не отказывалась отвечать, поэтому Генри продолжил:

– Прежде всего, вы не знаете, были ли у Марио враги?

– Враги? – Роза медленно подняла голову и посмотрела на инспектора. – Марио все любили. Все – вся деревня. Вы же это знаете, синьор.

– Да, – ответил Генри, – знаю. Но полиция считает, что ваш муж был застрелен, так как знал имя убийцы герра Хозера, и он собирался вчера вечером прийти ко мне и назвать это имя. Скажите, он хоть как-то намекал вам, кто это мог быть?

Роза начала тихо плакать.

– В последние дни муж был странным, – сказала она, – но ничего мне не говорил. Он изводился от тревоги, особенно когда арестовали синьора ди Санти. А вчера сказал мне: «Роза, теперь я знаю, что мне делать…»

Тиббет даже вздрогнул, узнав фразу из дневника Труди Книпфер: «Теперь я знаю, что мне делать…»

– Но имени он не называл?

– Нет, синьор, ни разу.

Роза стала разговорчивее, словно находила облегчение в том, чтобы облекать свою боль в слова.

– Но вчера… вчера после обеда он долго разговаривал с Пьетро, здесь. Я была на кухне и слышала их голоса. Потом муж пришел ко мне и именно тогда сказал это: «Теперь я знаю, что мне делать, Роза. Мне нужно сегодня вечером увидеться с синьором Тиббетом. Не жди меня к ужину». А потом поцеловал меня и ушел, и больше я его не видела, пока…

Ее голос сорвался на рыдания.

Генри мягко, но настойчиво продолжил:

– Значит, что-то, сказанное Пьетро, заставило его принять решение? Вы спрашивали сына, о чем они говорили?

Роза кивнула.

– Конечно… Я пришла сюда прямо из кухни. Пьетро стоял возле радио, смотрел в окно, и я видела, что сын расстроен. Он сказал, что Марио много говорил о герре Хозере, спрашивал о том, что происходило в день убийства. И еще он сказал: «Это из-за того что ты рассказала папе, что синьор Тиббет приходил сюда сегодня утром, ему пришла в голову эта безумная идея»… Видите ли, я за обедом рассказала Марио, что вы приходили ко мне. «Если папа что-то знает, – сказал Пьетро, – ему опасно идти в полицию». А я сказала: «Пьетро, ты должен его остановить. Если он знает что-то плохое, он должен забыть об этом и никому ничего не рассказывать, иначе с ним может случиться беда». И Пьетро попытался его уговорить, синьор, но было слишком поздно.

– Да, – согласился Генри, – слишком поздно.

– Пьетро, – повторяла Роза со слезами в голосе. – Сумасшедший Пьетро… сумасшедший Марио… сумасшедший Джулио… скоро я останусь совсем одна…

– Ну-ну, синьора, – попытался успокоить ее инспектор. – Вы пережили ужасные трагедии, но Пьетро еще…

– Он сумасшедший, синьор, сумасшедший – как и остальные. – Роза посмотрела на него. – Вы слышали, что он сделал?

– Нет, – ответил Генри.

– Сегодня утром… когда отец еще не похоронен… я услышала, как он очень рано спустился по лестнице, гораздо раньше, чем обычно. Я пошла за ним, просила его не делать этого, но он ответил, что должен. Это пари, сказал он. Я умоляла, но он сказал, что отец хотел бы, чтобы он поступил именно так, и дед тоже. Я не смогла его остановить, так что он это сделал.

– Сделал – что? – спросил Тиббет.

– Галли, синьор. – Теперь Роза говорила едва слышно. – Карло и остальные инструкторы… они заключили с Пьетро пари, что он не спустится с Галли сегодня утром, до начала занятий. А вчера вечером они пришли сюда и сказали, что пари отменяется. Но Пьетро не согласился, сказал: «Пари есть пари». Вот и отец Марио сказал то же самое, перед тем как умереть.

– Но Пьетро не умер.

– С ним будет то же самое, что и со всеми Веспи, – устало проговорила Роза. – Они не умирают в своей постели.

Генри был рад покинуть гнетущую трагическую атмосферу гостиной Розы Веспи и выйти на ярко-белую от снега улицу. Метель ослабла, видимость улучшилась. Генри направился на другой конец деревни в «Олимпию». С Эмми они встретились прямо на пороге.

– Вот это чувство времени, – бодро заметила она. – Я голодна как волк. Давай поедим.

– Я смотрю, ты прямо лопаешься от удовольствия. Раскопала что-то интересное?

– Все расскажу, когда закажем еду, – сохраняя интригу, ответила Эмми.

Они уселись за столик в углу и заказали зеленые тальятелле[33] – здешнее фирменное блюдо – и бутылку соаве[34]. Когда официант удалился на кухню, Генри сказал:

– Ну, давай рассказывай!

– Учитывая, что у меня было всего два часа, – начала Эмми не без самодовольства, – полагаю, я неплохо справилась.

– Но что…

– Не торопи меня. Я хочу все рассказать по порядку.

– Ладно, только приступай уже.