Юрис пожал плечами. Никаких особых изменений в себе он не ощущал. Клятву он брату не приносил, а по крови стоял выше Остора.

Проводив всех высокородных гостей, выражающих ему соболезнования, кто-то искренне, кто-то с едва прикрытым злорадством, принц медленно пошел по дворцу, вспоминая, как славно ему жилось здесь до приезда Торрена. Казалось, так будет всегда.

Он зашел в так никем и не занятые покои матери. Здесь ничто не изменилось. Та же мебель, те же книги и даже засохшие цветы в вазе. Видимо, ни фрейлины, ни прислуга не решились их выкинуть. Юрис прошел в будуар, тот самый, в котором Торрен отравил его мать. Здесь все еще стоял запах тлена. Или горя?

Одиночество вкупе со скорбью заставляло его искать хотя бы малую толику человеческого тепла, что так щедро дарила всем окружающим мать. Он с горечью подумал, что если б не рос среди нежной материнской любви и снисходительной отцовской заботы, сейчас ему было бы легче перенести свалившиеся на него напасти.

Выйдя из покоев матери, бездумно пошел по коридорам, отмечая изменения, внесенные в интерьер новым королем. Впрочем, их было немного, видимо, Торрен или не хотел ничего менять в убранстве дворца, или ему попросту было недосуг. Интересно, а у Иланы есть какие-либо планы на этот счет?

Отчего-то этот вопрос показался ему настолько важным, что он неотложно решил нанести ей очередной визит. Настороженная фрейлина, которую он попросил известить королеву о своем приходе, отчего-то поморщилась, но его просьбу своей госпоже все же передала.

Его тотчас пригласили в малый будуар. Возле окна что-то вышивали две фрейлины, сама же молодая королева сидела возле затопленного камина и, сдвинув брови, наблюдала за прихотливой игрой огня.

Юрис вновь почувствовал с ней странное единение. Он тоже любил наблюдать за изменчивыми, никогда не надоедающими языками пламени.

Илана поднялась ему навстречу, и он по-родственному поцеловал ее безвольную руку, самовольно ее взяв. Ее кожа была нежной и гладкой, чуть пахнувшей жасмином. Это принесло ему странное удовлетворение, запах жасмина ему нравился с детства.

Королева пригласила его присесть в кресло, сама села поодаль, на изящную банкетку с тонкими резными ножками, оказавшись несколько ниже его. Юрису страстно захотелось коснуться ее светлых волос, но он погасил в себе опасный порыв, не забывая о сидевших у окна соглядатаях.

Он принялся расспрашивать о ее дальнейших планах жизни во дворце, она отвечала вежливо, но неохотно. Юрис это чувствовал, но заставить себя уйти не мог. От нее веяло жизненно нужными ему доброжелательностью и сердечностью. Если б мог, он прижал бы ее к себе и стоял так, впитывая ее тепло и аромат, слыша ее голос и понимая, что мог бы простоять так вечно.

Принц припомнил своих фавориток, миленьких простеньких девочек, мечтавших только об одном – чтобы он стал королем, а они королевскими фаворитками. И где они сейчас? После отравления королевы и восхождения на престол Торрена они все куда-то враз исчезли. Он даже и не интересовался, куда. Этот этап жизни закончен, начался другой.

Рядом с ним Илана ощущала все возраставшее смятение. Игнорировать бросаемые на нее нежные взгляды принца она не могла. Но и отправить его восвояси – тоже. Для этого не было никакого повода. Из-за неловкого стеснения в груди не выгоняют из покоев посетителей королевской крови.

Ее выручила старшая фрейлина, с низким реверансом напомнившая:

– Ваше величество, приближается время обеда. Вам пора переодеться.

Юрис с сожалением откланялся, не упустив возможность поцеловать королеве на прощание руку. Едва он ушел, маркиза Клерская с недовольством проговорила:

– Я вас предупреждала, ваше величество.

Илане хотелось сохранить в душе то неуловимо светлое чувство, что приходило вместе с принцем, но пришлось ответить:

– Я все понимаю, но как я могу не принять единокровного брата супруга? К тому же он мне хоть и дальняя, но родня. Отказывать ему неприлично. Для этого нужна очень веская причина.

– Причин множество, вы же женщина! – маркиза укоризненно нахмурилась, досадуя на столь детскую наивность. – У вас может болеть голова, вас могут одолевать секретари с уймой дел, наконец, вам может быть просто не до аудиенций. Уверена, ему это скоро надоест, и он либо прекратит эти хождения, либо уедет.

– Юрис очень одинок, маркиза, – мягко укорила королева, не зная, как остановить этот поток навязчивой заботы. Маркиза напомнила ей мать, столь же настойчиво внушавшую всем окружающим нормы приличия. – Мне его жаль. Я его очень хорошо понимаю. И сочувствую.

– Это очень хорошее чувство, моя королева, – маркиза была непреклонна, – но не для особ на троне. Вы должны быть выше всех этих «жалко». Жалость – удел простолюдинов. А у королей на жалость, сочувствие и прочую подобную дребедень права нет. Помните – любой ваш шаг тут же станет достоянием сотни человек, а уж сколько пойдет сплетен, не знает и провидец! Вам необходимо быть осторожной!

Илана посмотрела на фрейлин, недоумевая. Неужели это они разносят сплетни?

Не сдержавшись, маркиза фыркнула, как раздраженная кошка.

– Мы ничего никому не скажем, ваше величество, на наш счет можете не волноваться. Но стражники видят, что принц появляется здесь постоянно, и наверняка заметили, сколько времени он тут проводит. И с каким выражением лица заходит сюда, и с каким выходит. Когда об этих непрекращающихся визитах узнают придворные, домыслов будет неисчислимое множество, и сначала по дворцу, а потом и по стране, пойдет гадкое злословие. А сплетники все про вас узнают, не сомневайтесь! Любые новости о королевских особах очень хорошо продаются и стоят дорого.

Этого Илана не знала. Получается, она стала еще и предметом купли-продажи? Вернее, не она сама, а сведения о ней, что не менее гадко. Недаром она так боялась становиться королевой. Она припомнила полусумасшедшую Геральду, мать Торрена, которая, по слухам, тоже не желала быть королевой и не стеснялась об этом даже не говорить, а вопить.

Как теперь она ее понимает! Ей тоже захотелось выкинуть что-нибудь этакое, непристойное и неприличное, за что ее бы изгнали из дворца. Как жаль, что она не может себе позволить ничего подобного.

После ужина Илана поспешно покинула трапезную и удалилась к себе. Сидевший напротив нее принц смотрел на нее, не отрываясь, и ей кусок не лез в горло. От его взгляда у нее странно ёкало сердце, и поневоле заливались румянцем щеки.

Наблюдавшие за ними придворные понимающе переглядывались. Королева старательно делала вид, что ничего не происходит, но втайне сердилась. Для чего Юрис это делает? Она ему не нравится, и он намерен ее опозорить, чтоб досадить брату, или, наоборот, она ему настолько нравится, что он забыл о приличиях?

И то и другое было плохо. Как ей быть? Поговорить с ним начистоту, чтобы он забыл, как ее и звали? Но сможет ли она быть с ним строгой и надменной, как надлежит в этой неприятной ситуации? Илане казалось, что нет. Пришлось признаться самой себе – он ей нравится. И очень. И снова попенять на судьбу – для чего она устраивает ей столь мучительные искушения?