копейки. А уж спектр их применения настолько широк, что куда там современным глубоко цивилизованным аналогам с плавающей головкой.

— Скоро понадобится, — расцеловала она меня в обе щёки.

А потом мы пили чай с белоснежным зефиром, который был покрыт тончайшей хрусткой корочкой и желеобразно подрагивал при прикосновении. Он раскусывался с лёгким хрустом и натурально таял на языке. И я его вспомнил в тот же миг! Был такой зефир в моём детстве, но даже близко ничего подобного не удалось встретить за всю дальнейшую жизнь.

— М-м-м, откуда такой? — спросил я.

— В столовой заказала, знаю, что ты любишь, — улыбнулась мать. — А на праздничный стол будет «Зебра», коржи уже испекла, сгущёнка скоро сварится. Ты кого-то в гости приглашал, на сколько человек готовить?

— Никого я не звал, не хочется особо праздновать.

Если честно, то я забыл про эту дату, она пока в голове не закрепилась. Да и кого мне звать? Не школоту же, всех этих дружков-подружек.

А потом начались и вовсе чудесатые чудеса. Пришла почтальонша и принесла мне письмо и бандерольку от незнакомого адресата. Опять привет из старой жизни Сани Шведова?

— Распишись за доставку, — протянула она бумажку, на которой я черканул галочку, и ушла.

Я прощупал лёгкий свёрток, опечатанный сургучом во всех мыслимых местах и перевязанный бечёвкой. Непонятно. Потряс — не шуршит, не гремит, молчит. Нужен нож, чтобы вскрыть. А конверт?

Письмо оказалось от Сони. Не обманула! Я ждал его все те недели, что пробыл в больнице, и ругал себя последними словами за то, что жду. Может быть тысяча причин, почему человек не получил письмо, и самая вероятная — его никто не думал писать. Я ей никто. Она меня недолюбливает на самом деле — хулиган, забияка и антиобщественная личность. Ранение конечно в плюс, девушки любят несчастных и страдающих, тем более она так удачно навестила меня, когда я ещё еле ползал. Но в общем-то это не повод тут же влюбиться.

Я убедил себя, что глупо ждать письма. Получится пересечься в Иркутске, там станет ясно. И вот её письмо — как подарок мне на День рождения. Я присел на завалинку и оторвал край конверта.

«Здравствуй, Саша! Поздравляю тебя с Днём рождения и желаю тоже поступить учиться в институт. Поздравь и ты меня — я теперь студентка, будущий педагог. Надеюсь, ты поправился, и товарищ Шарипов тоже. Побоялась писать тебе в больницу, говорят, до пациентов письма плохо доходят, часто поздно, человек уже выписался, а ему пришло письмо, так и пропадёт непрочитанное. Поэтому пишу тебе домой, надеюсь, ты уже вернулся. Твой адрес мне дала мама, она ходила к твоей спрашивать, заодно узнала, что ты идёшь на поправку, так что я спокойна за твоё здоровье. У нас лучшие врачи в мире!Иркутск мне понравился, очень красивый зелёный город. Только большой. Всюду строится жильё, школы и ясли, молодёжи много. Я сначала даже растерялась, как здесь жить, но нас, поступающих, много, держимся вместе и вместе ездим по городу. Институт расположен в центре города, на берегу Ангары. И живу теперь рядом. Мне дали место в общежитии, хожу пешком, но рядом есть трамвай, троллейбус и автобусы. Мне всё вокруг очень нравится, но и по посёлку скучаю. На этом всё, приезжай, ты обещал. Соня».

Сто лет я не получал писем на бумаге. Так чтобы не из налоговой или банка, а настоящее письмо от живого человека. Поймал себя на том, что сижу и улыбаюсь. Настоящий эликсир счастья.

А ведь ещё бандеролька у меня, куда я её сунул? Оказалось, свёрток упал, пока я читал письмо. Вернувшись в дом, разрезал верёвки, мелкие во все глаза смотрели на сургучные печати.

— Отдашь нам? — спросили они.

— В почту будете играть?

— Нет, в пиратов. Это на карту надо наклеить.

— Да забирайте, — разрешил я и заглянул внутрь. Блин! Деньги. Две пачки двадцатипятирублёвых.

Я поспешно выдернул упаковку, которую уже тянули к себе младшие.

— Попозже отдам, — пообещал я и закрылся в комнате, чтобы внимательно изучить, что это и от кого.

Было две версии, обе совершенно дикие. Вознаграждение за самородок, но какого хрена таким странным образом? И Боцма́н. В почтовых закорючках, шифровках и печатях нашёлся обратный адрес — главпочтамт города Бодайбо. Отправитель Сидоров И. М.

Внутри была маленькая записочка: «На поправку здоровья. М. В.» Всё-таки Боцма́н. Интересуется моими делами, стало быть. Знает, где меня найти. Валить надо из района, и поскорее. И денежки в жилу будут. Осталось уведомить власти о своём горячем желании. Увижусь с батей, буду требовать меня выпустить. Все вузы разбегутся, пока я тут бездельем маюсь.

К обеду отец пришёл сам, и принёс на блюде то, что я хотел: мне наконец разрешили выехать из посёлка, с условием явки по вызову суда. Я свободная птица! Могу лететь, куда хочу!

Сегодня явно мой день, пока все подарки вовремя и в тему. Пора бежать за билетами, и в путь. Осталось порешать насущные дела.

Сразу посоветуюсь с батей по поводу романовского клада. Передам ему информацию, пусть сам решает, как с ней поступить.

Отец не обрадовался. Кажется, тема золота у него в печёнках сидит.

— Надеюсь, больше ты никаких кладов не находил? — обречённо спросил он.И я понял, что про боцмановский сундучок говорить не стоит, во всяком случае, пока. Тем более, я уже не был уверен, что хочу его кому-то отдавать, хоть советскому государству, хоть Боцману. Это же и моё родовое наследство.

— У меня к тебе большая просьба, узнай, что мне с кладами делать. Сам понимаешь, с моим даром я с ними буду сталкиваться. Куда бежать, кому докладывать, что мне за это будет?

— Сынок, — тихо, чтобы никто не услышал, сказал он, наклоняясь ближе. — Сам-то ты как думаешь, долго ты протянешь, если начнёшь государству таскать клады один за другим? Один самородок — случайность, бочонок золота — подозрительная закономерность. Третий сундучок — красный сигнал тревоги.

— А если я не сам? — так же тихо предложил я. — Через кого-нибудь.

— А вариант честно трудиться ты не рассматриваешь?

— Рассматриваю. Я ж шоферюга с многолетним стажем. Права только получить надо. Придётся заново учиться на те категории, которые у меня без того были. Но ты же понимаешь, когда в человеке что-то заложено, оно само выпирать начинает, а то ещё хуже — помогут доброхоты.