растерянность растопила остатки сопротивления Дильнаваз.

– Входите, – сказала она. – Если он еще на остановке, я верну его.

– Нет-нет-нет. Я не могу доставлять вам столько хлопот.

– Не волнуйтесь, остановка – прямо напротив нашего двора. Просто зайдите и посидите на диване, баба́.

Словно убоявшись прозвучавшего в ее голосе нетерпения, он быстро прошел к дивану.

– Спасибо, благодарю вас. Простите за беспокойство, пожалуйста, извините. – Пробираясь мимо чайного столика, он задел его коленом и сморщился. Пока Дильнаваз звала Темула, он, подтянув штанину, осмотрел место ушиба.

– Какапоживаетеуменявсехорошоспасибоочень вкусныйсок, – затараторил Темул.

– Быстро беги к остановке. Если Густад там, попроси его вернуться. Скажи, что это очень важно. Быстрей! – Оставив дверь открытой, она вошла и направилась к дивану, чтобы посидеть пока с Диншавджи.

Но тот был уже не один. Его робкий шепот проник-таки в дальнюю комнату и разбудил Рошан, она узнала папиного гостя, того, что так смешил ее и сделал ее день рождения таким веселым, пока все не испортила шумная ссора. Теперь она сидела вместе со своей куклой на диване рядом с Диншавджи и ждала, что сейчас он снова начнет проделывать всякие забавные штучки.

– Хотите что-нибудь выпить? – спросила его Дильнаваз.

– Нет-нет. Я и так уже доставил вам слишком много хлопот.

Она принесла стакан воды, от которого несколько минут назад отказался Густад.

В дверях появился Темул.

– УехалуехалГустадуехал. АвтобусуехалГустадуехал.

– Уехал? – беспомощно повторила Дильнаваз.

– Уехалуехалуехал.

– Мне очень, очень важно с ним поговорить, – нервно сказал Диншавджи, все туже и туже скручивая газету. Он был на грани отчаяния; Дильнаваз не могла отпустить его просто так.

– Он поехал к доктору по поводу Рошан. Это ненадолго.

– Сколько у вас из-за меня хлопот, – смущенно повторил он, но явно испытал облегчение оттого, что ему позволили подождать.

Темул медленно перетащил через порог свою искалеченную ногу. Его глаза, прикованные к кукле, блестели.

– Пожалуйстапожалуйста. Позвольтемнепотрогатьпожалуйста. Толькоодинразпожалуйста.

– Нет! – Рошан прижала куклу к себе, обхватив за талию.

Диншавджи улыбнулся.

– Такая маленькая девочка и такой громкий голос.

– Темул, – сказала Дильнаваз, – иди, поиграй во дворе.

Он остановился. Его нижняя челюсть задвигалась, как будто он хотел возразить, но слов так и не нашел, и жаловаться было некому. Он ушел. Ветер сорвал с мелии листок, и он, грациозно кружа, падал на землю. Парнишка попробовал поймать его: сначала двинулся налево, потом направо и наконец завертелся на месте, споткнулся и упал. Дильнаваз вздохнула и закрыла дверь.

– Голос у тебя совсем не больной, – сказал Диншавджи, обращаясь к Рошан. – Как громко ты сейчас крикнула!

– Не сглазьте, – сказала Дильнаваз, стуча по деревянному чайному столику одной рукой, а другой делая то же самое, зажав в ней ладошку Рошан. Диншавджи послушно последовал ее примеру.

– Ну, Рошан, – сказал он, – давай еще раз послушаем твой голос. – Девочка смущенно улыбнулась и стала суетливо поправлять фату на кукле. – Как насчет коротенькой песенки? Вас наверняка учат петь в школе. Ну, давай, пожалуйста, – стал упрашивать он.

Она замялась, а потом, к удивлению Дильнаваз, сказала:

– Мы каждое утро перед уроками поем «Два маленьких глаза».

– Замечательно, – отозвался он. – Я мечтаю послушать. Спой так, как вы поете в школе.

– Хорошо, – сказала Рошан и тихо пропела:

Два маленьких глаза, чтоб видеть Бога,

Два маленьких уха, чтоб слышать Его,

Две ручки, чтобы трудиться, их не покладая,

Две ножки, чтоб следовать Его путем.

Свое пение она иллюстрировала действиями, которым научила их учительница: прикасалась пальцами к глазам и ушам, вытягивала вперед руки, указывала на ноги.

Диншавджи зааплодировал.

– Очень хорошо, очень хорошо. А что еще вы поете перед уроками?

Девочка встала и, хлопая в ладоши, раскланиваясь на все стороны, запела:

Доброе утро! Доброе утро!

Мы вместе всегда и везде,

Под солнцем и при дожде,

В игре и в работе мы вместе везде,

Пусть будет счастливым наш день!

– Браво, браво! – сказал Диншавджи, взяв куклу за руки и хлопая ими.

– Ну, хватит петь, – сказала Дильнаваз, – а то ты устанешь. – Она пошла на кухню, проверить, готова ли картошка, а вернувшись, застала дочку с гостем играющими в Аррунг-Даррунг[209] распластанными на чайном столике ладонями. Диншавджи считал пальцы, и, когда доходил до конца, Рошан кричала: «Bhum dai nay bhoski!»[210] Это было знаком к тому, чтобы оба вскинули руки вверх, а потом шлепнули ими по столу, притворяясь, будто свалились на месте.

– Рошан, ты уже слишком большая, чтобы играть в такие игры, – сказала Дильнаваз. – Мы играли в это, когда тебе было года четыре или пять. – Про себя она, однако, заметила, что немного завидует.

– Она играет в эту игру ради меня, – сказал Диншавджи. – Я еще достаточно маленький. А теперь мы поиграем в Какерья Кумар[211].

Они уперлись в стол кулаками – кулак Диншавджи внизу, на нем кулак Рошан, потом опять Диншавджи и сверху снова Рошан – и начали играть в вопросы-ответы. «Kaakerya Kumar, kelto bhaar?» – «Munno bhaar». – «Ek uteri nay bagalma maar»[212]. По очереди стараясь заставить партнера страшными угрозами убрать свой кулак и спрятать его под мышкой, они швыряли друг в друга воображаемыми стульями, шкафами, кроватями, машинами, грузовиками, пока воображаемая же боль не становилась настолько сильной, что один из них сдавался. Развязка наступила, когда нижний кулак Диншавджи, выдержавший все угрозы, включая зловещий огонь Мелкого Бога, еще оставался на столе, но Рошан запустила в него всепожирающим пламенем Большого Бога, и Диншавджи отдернул кулак, завопив от боли:

– О, я горю, горю! Горю в огне Мотта Дададжи!

Даже Дильнаваз не удержалась от смеха при этой его выходке, но тут же настояла, чтобы Рошан вернулась в постель.

– Еще только одну игру, мамочка, пожалуйста, – вымолила девочка, принесла свою колоду карт, и они стали играть в Екка-Пер-Чар[213]; Рошан громила Диншавджи до тех пор, пока не стала совсем сонной и сама не прекратила игру. В кровать она отправилась с улыбкой, оставив куклу на диване.

Как только она ушла, волнение и нервозность снова охватили Диншавджи. Он опять принялся сворачивать-разворачивать газету. Края ее уже обтрепались, а его липкие руки покрылись черными пятнами типографской краски.

II

Густад настоял, чтобы фармацевт немедленно сообщил доктору Пеймастеру о его приходе: у него неотложный случай. Он ждал возле маленькой кабинки в небольшом кладовом помещении, среди склянок из зеленого стекла, вонючих порошков и коробочек с разными фармакологическими параферналиями. Бог знает сколько времени не используемое, все это было покрыто пылью. Зачем он все это хранит,