Мыслители уже три четверти века безуспешно гонялись за этой мифической единой теорией. Но что, если на момент Катастрофы все части головоломки собрали и надо было только окинуть их свежим взглядом?

«Как знать?» – подумал Ренфру. И улыбнулся. Не слишком ли самонадеянно – думать, что он добьется успеха там, где остальные потерпели неудачу? Возможно, но, с учетом уникальности его ситуации, нет ничего невероятного. И даже если он не преуспеет в решении главной задачи, на этом пути его могут ждать полезные откровения.

По крайней мере, будет чем заняться.

И все же он забегает вперед. Необходимо понять квантовую механику, прежде чем он сможет разрушить ее и заменить на что-нибудь более блестящее и элегантное. На то, что будет полностью согласовываться с каждым подтвержденным предсказанием общей теории относительности и полностью объяснит все мелкие расхождения в наблюдениях… и в то же время позволит делать новые предсказания, которые можно проверить.

– Ты уверен, что все еще хочешь через это пройти? – спросил пианист.

– Да, – ответил Ренфру. – Больше, чем когда либо.

Его товарищ посмотрел на братскую могилу.

– Что ж, это твои похороны.

И заиграл «Candle in the Wind».

Ренфру снова включил антенну. Она со скрежетом вернулась к жизни; шестеренки с трудом преодолевали сопротивление просочившейся пыли, наводя тарелку на цель. Были сумерки, Земля сверкала яркой точкой в нескольких градусах над горизонтом. Антенна зафиксировалась. Ренфру посмотрел вдоль главной оси, желая убедиться, что устройство и вправду направлено на планету, а не в сторону из-за дефекта механики или программы. Как и всегда – насколько он мог судить, – тарелка была направлена на Землю.

Он ждал, пока вспыхнут огоньки на панели состояния. Несмотря ни на что, в нем теплилась надежда, что мигающий сигнальный светодиод загорится ровным зеленым светом. Это означало бы, что антенна предположительно поймала радиопередачу.

Несмотря ни на что, в нем теплилась надежда, что кто-то еще посылает сигналы.

Но панель сообщила то же, что и всегда. Без шансов; не слышно ничего, кроме потрескивания межпланетных помех.

Ренфру нажал на кнопки, чтобы убрать тарелку, и отошел от панели управления, наблюдая, как механизм убирает антенну, чтобы она в целости и сохранности ожидала следующего положенного визита.

На панели что-то сверкнуло: светодиод на мгновение загорелся и тут же погас. Для Ренфру это было подобно блеску золота в ручье для старателя. Он неоднократно наблюдал за тем, как убирается антенна, но светодиод в лучшем случае тускло мерцал. На этот раз он загорелся слишком четко, слишком ярко для случайной помехи. Нет, точно не показалось.

Он велел себе сохранять спокойствие. Если бы светодиод загорелся, когда антенна была направлена на Землю, – что ж, это могло бы что-то значить. Могло бы. Но механизм убирал антенну, и она всего лишь скользила по пустому небу.

И все же в космосе полно радиосигналов, но сколько из них попадает в узкий диапазон частот, на который настроена антенна? Возможно, она и вправду что-то поймала, если электронная начинка не пришла окончательно в негодность.

Есть только один способ узнать.

Ренфру направил тарелку обратно на Землю. Он пристально следил за панелью, поскольку в прошлый раз не обращал на нее внимания во время движения антенны.

И вот она: та же самая вспышка. Увидев ее во второй раз, он понял, что светодиод загорался и гас строго определенным образом.

Как будто антенна скользила по источнику мощного радиоизлучения.

Как будто там что-то было.

Ренфру дал задний ход и повторил цикл, на этот раз вручную наводя антенну на сигнал. Он покачивал тарелку в разные стороны, пока не решил, что светодиод горит ярче всего, после чего уставился на ровный зеленый свет с нарастающим опасливым удивлением.

Он записал координаты источника, памятуя, что наткнулся на него благодаря чистой случайности и что необязательно поймает таинственный сигнал, убирая антенну через день или через неделю. Но если записать положение источника и следить за ним час за часом, а затем день за днем, он по крайней мере сможет понять, что это – движущийся в Солнечной системе объект или далекий источник радиоизлучения за пределами Галактики, который только кажется искусственным.

Ренфру боялся делать далеко идущие выводы. Но если это местный объект, если он находится в Солнечной системе… последствия могут быть весьма серьезными.

Особенно для него.

Волнение Ренфру сдерживалось осторожностью. Он пообещал себе не говорить о сигнале с пианистом, пока не уверится, что объект и вправду отвечает всем его надеждам и является материальным подтверждением того факта, что кто-то выжил.

Он предполагал, что открытие помешает ему сосредоточиться на изысканиях, подобно тому как ученики отвлекаются на происходящее за окном. К его удивлению, все оказалось наоборот. Вероятность того, что будущее таит сюрпризы, что оно не предопределено, что он необязательно умрет в одиночестве и необязательно на Марсе, подстегнула любознательность Ренфру. Он удвоил усилия в попытке разобраться с квантовой механикой, проглатывал залпом страницы текста, который еще несколько дней назад казался непонятным и непостижимым, а теперь был совершенно ясным, прозрачным, даже детским в своей простоте. Он начал смеяться от радости при каждом ощутимом шаге к намеченной цели. Он почти не ел и пренебрегал некоторыми не слишком важными обязанностями по техническому обслуживанию базы. И когда источник радиоизлучения не исчез – все сильнее казалось, что некий объект приближается к Марсу, – к Ренфру пришло чувство, что он участвует в гонке; что он в каком-то смысле обязан справиться с задачей до того, как прибудет источник; что его откровений будут ждать.

По ночам к нему приходили космологические сны, становясь все более грандиозными и амбициозными, по мере того как ширились его научные знания. С лихорадочным ощущением повторения он подвел итог истории Вселенной, от первого мгновения ее существования до величественного симфонического расцвета разума.

В начале не было ничего: ни пространства, ни времени, ни даже понятия бытия, и в то же время он ощущал трепет некой возможности, как будто ничто балансировало на грани грандиозной неустойчивости, словно нерожденная Вселенная отчаянно хотела воплотиться. Так случалось с еженощной неминуемостью: не столько взрыв, сколько настройка тонкого часового механизма. Хитроумно упакованные структуры разворачивались невероятно быстро, трансформируясь в вакуум, расширяющийся со сверхсветовой скоростью. Ренфру снилось, как симметрии разламываются на части, как масса и энергия разделяются, как сила и материя образуют сложные структуры. Ему снилось, как атомы стабилизируются, потом объединяются в молекулы и кристаллы и эти простые строительные блоки дают начало химии. Ему снилось, как из газа конденсируются галактики, как в этих галактиках на мгновение вспыхивают сверхмассивные юные звезды. Каждое следующее поколение звезд было стабильнее предыдущего. Звезды эволюционировали и умирали, творя металлы и выкашливая их в межзвездное пространство. Из этих металлов конденсировались миры – сперва раскаленные и обжигающие; затем кометы проливались на их кору дождем, гася жар и даруя океаны и атмосферу.