— Сделаю все, что могу. Но не исключено, что труп уже скелетирован. Многое зависит от почвы…

Дружно взлетали лопаты, отбрасывая комья земли. Присутствующие начали кривиться: чем свежее и чернее становилась земля, тем настойчивее пробирался в ноздри дурнотный сладковатый запашок…

Как только среди черноты появилось что-то, напоминающее огромных белых червей, отложили лопаты и стали действовать исключительно осторожно, будто археологи на раскопках Херсонеса. Только изыскатели знали, что найдут — запах не оставлял пространства для сомнения. После того как были вынуты очередные горсти земли, оказалось: белое, то, что производило впечатление червей, — выступающие складки местами почерневшей от крови простыни, в которую было закутано нечто аморфное и также червеобразное.

— Боже мой, — прервал внутренний обет молчания Валерий, — это же не он!

Судмедэксперт отвернул край простыни с лица трупа — и оно словно всплыло из-под земли — как в фильмах ужасов.

Гончар был бледен, его трясло. Судмедэксперт мрачно покосился на убийцу, посторонился, пропуская оператора с камерой, и включил портативный диктофон:

— В связи с большой плотностью и высокой влажностью почвы…

Арестованного мутило. Возможно, он упал бы в обморок, но его поддерживал милиционер, к которому Валерий был пристегнут наручниками.

— Вы узнаете убитого?

— Да, — выдавил из себя Гончар. — Он. Только не похож. Но волосы его. И рост…

— Хорошо. Полюбовались делом рук своих? — Турецкий, презрительно сощурившись, глядел на едва державшегося на ногах арестанта. — Уведите его.

Закончив процедуру эксгумации и составив акт первоначального осмотра трупа, медбратья-гробокопатели повезли тело академика в морг Первой градской больницы для дальнейшего исследования.

Усталый Турецкий, отправив подследственного обратно в Бутырку, тоже поспешил в морг. Судмедэксперт должен был провести заключительный осмотр в присутствии следователя. Убийство академика раскрыто. Но с большим трудом и благодаря везению, если честно.

Вот и сегодня следователю улыбнулась удача. В теле академика обнаружили пулю, которая, войдя сбоку под левую лопатку, пробила сердце Дубовика и застряла в грудине, практически раздробив ее. Теперь результаты баллистической экспертизы должны подтвердить очевидный факт: она выпущена из пистолета Валерия Гончара. Это означало, что в суде даже самому хваленому адвокату будет очень нелегко отстаивать невиновность убийцы. Повезло? Пусть. Но везет, как известно, сильнейшему.

В общем, Турецкий понимал, что вся рутинная работа еще впереди. Что в суд будет представлено многотомное дело с доказательствами вины Валерия Гончара, его брата и компаньонки и что эти тома его ребятам из следственной группы еще предстояло написать. Но то, что уже было сделано, все-таки являлось главным: убийца уличен и задержан.

Остановившись на красный, Александр Борисович откинулся на спинку водительского кресла и на секунду смежил веки. Очнулся он от рева захлебывающихся клаксонов, тряхнул головой, отгоняя внезапно навалившуюся сонливость, и криво улыбнулся: не хватало только въехать куда-нибудь, не добравшись до душа и постели…

«Да! — напомнил он сам себе. — Не забыть позвонить Косте. Порадовать. Будет чем похвастаться перед президентом…»

Над морем кружил вертолет. Он летел издали, несколько раз то приближаясь к побережью, то отдаляясь от него, будто искал кого-то. Стрекот турбин разносился далеко над гладкой водой, сверкающей под слепящим солнцем, как россыпь драгоценных камней.

Жданов, перевернувшись на спину, следил из-под ладони за рысканьем металлической стрекозы. Следил бездумно. Просто чтобы делать хоть что-то. Иначе в этой расслабленной полудреме он растворялся настолько, что уже не чувствовал себя человеком. Становился частью единой природы, крохотной частью космоса. Уподоблялся этим нагретым скалам, на которых лежал, или бездонному небу, безбрежному морю. Если бы можно было взлететь, то он стал бы чайкой. Чайкой по имени…

Хотя летать Василий и не мог, зато умел плавать. Преодолевая сонливость и лень, он вытянулся во весь рост на краю четырехметровой скалы в полукабельтове от берега. Потянулся, обернувшись лицом в сторону бесконечной лазури, в надежде, что ветерок хоть немного остудит его полностью обнаженное загорелое тело. Но даже ветер здесь дул, будто из фена для сушки волос.

Тогда Василий перешел к тому краю скалы, под которым был глубокий провал без торчащих камней. Отсюда открывался прекрасный вид на противоположный берег бухты. На песчаные пляжи модного и широко известного курорта.

В середине пятидесятых годов прошлого столетия французский режиссер Роже Вадим снял свою еще никому не известную жену в очень откровенном купальнике на одном из пляжей этой неприметной деревушки. С этого началось повальное увлечение французов и Брижит Бардо, и Сан-Тропе. Живописный курорт всего в шестидесяти километрах от богемных Канн стал излюбленным местом отдыха кинозвезд и художников. И вот уже многие годы из многочисленных кафе на набережных, освещенных золотым вечерним светом, культурная элита любуется изумительными закатами над заливом.

Но сейчас полуденное солнце просто изнуряло великого хакера.

Зная, что внизу его вместо освежающей прохлады ждет теплый рассол Средиземного моря, он тем не менее удержаться не мог. Рассекая горячий воздух, молодое гибкое тело прочертило красивую дугу и почти без всплеска вонзилось в морскую глубину. Однако даже под водой было жарко. Море тут было еще неглубоким и хорошо прогревалось. И, как назло, не намечалось никакого хотя бы мало-мальски серьезного шторма, который принес бы прохладной воды с глубин.

Вася вынырнул, отфыркиваясь, и саженками погреб к пологому выступу скалы. Очень осторожно, на одних руках, держа ноги почти по самой поверхности воды, выбрался на скалу. Он, как и большинство туристов, впервые попадающих в эти благословенные края, был научен собственным горьким опытом.

Поначалу он заехал в Канны, поселившись в небольшом отеле всего лишь в квартале от побережья. Два вечера он гулял по знаменитой набережной Круазет, вдыхая вместо йодистого морского воздуха ароматы самого дорогого парфюма. Днем валялся на замусоренном песке платного пляжа, отказавшись от неудобного шезлонга. Оттуда же он доплыл до малюсенького островка, на котором ютились полуголые влюбленные парочки, и в кровь изодрал ладони, колени и ступни, пытаясь выбраться из воды. Нет, сами камни были достаточно стесаны постоянным волнением моря и опасности не представляли. Но к ним прилепились тысячи мелких ракушек с острыми, будто бритва, краями. Соленая вода щипала открытые ранки, кровь сразу сворачиваться не хотела. И он — дурак дураком — сидел, обхватив окровавленными руками изрезанные колени, под насмешливыми взглядами целующихся голубков и боялся спускаться обратно в воду…

Нет, теперь он был ученым. И вторую неделю взбирался на облюбованную скалу без единой ссадины. Здесь ему нравилось куда больше. От Канн он устал уже на третий день и удрал в глушь. Даже тихий по сравнению с киностолицей Сан-Тропе показался ему грохочущим мегаполисом. И он запросто ушел из города пешком по берегу и шел, пока не наткнулся на этот мотель, состоящий всего из десятка уютно спрятанных в зеленых зарослях бунгало.