На перевале был ветер, плотный, как облепившая лицо простыня, от него текли слезы. Сквозь их пленку мир дрожал, и неподвижным в нем оставался только исполинский хребет, забиравший взгляд целиком. Юс подумал, что мир — не тонкая пленка реальности на мыльном пузыре, мир костист и плотен, тяжел, громоздок и катится сам по себе, разогнанный маховик с ползающими по нему вшами-людьми, повлиять на него не способными. Грань, та самая граница, раньше представлявшаяся холстиной, тонкой, едва заметной преградой, существует на самом деле, — но она не тонкая, не ветхая. Она — колоссальная стена, чья реальность, тяжесть, плотность намного превосходят ткань этого мира. Преграда эта — не истончение, не зыбкий уход в ничто, а спрессованная реальность, Спрессованная силою того, чего она не допускает в этот мир, в обыденную жизнь. А потом Юсу подумалось: быть может, раньше он жил рядом с ней, с этой границей, раз казалась она такой зыбкой. А теперь вот ушел туда, откуда желающие достигнуть пределов мира уходят с рюкзаками наверх. Нелепо. Раньше стоило только всмотреться в любой предмет, лицо — и сразу становилось заметно другое, просачивающееся исподтишка. А сейчас нужно неделю добираться до стены, чтобы увидеть ее и наконец понять — что-то в самом деле есть и за ней.

Ветер пробирал до костей. Юс вздохнул и повел коня вниз, к тропе, по которой они поднимались когда-то на перевал, ведя на веревке Алтан-бия. На осыпях с тех пор разрослась камнеломка. Снизу несло горькой полынной пылью, — по долине шел ветер с севера. Спускались медленно, гуськом, ведя в поводу измученных подъемом лошадей. На полпути, в плоскодонной ложбине, остановились передохнуть. Шавер подозвал Юса — посмотри! Юс подошел, глянул на плоский песчанистый камень. На бурые пятна-кляксы на нем.

— Смотри, начальник, — Шавер ухмыльнулся. — Камень не забыл.

— Это не тот камень, — сказал Юс. — Мы тогда стояли не тут.

— Тут-ту-ут, начальник. Вон, видишь — тропка вниз уходит. Вон на той булыге глупый человек Алимкул сидел, ушами хлопал. Ты ему их отрезать хотел, помнишь, начальник? А вот тут она стояла.

— Дождь. Солнце. Пыль. Пятно крови земля съедает за день. Или, в крайнем случае, за два.

— Э, начальник. Так это земля. Жирная, глупая. На ней собака запах через неделю не возьмет. А камень тут — как губка. Все держит.

— А что нужно сделать, чтоб не держал?

— А посцать. Хочешь, командир, посцу — и через день не будет пятен? — предложил Шавер, сощурившись, а потом, побледнев, выговорил негромко, глядя на уткнувшийся ему в переносье пистолет: — Извини, командир, пошутил я. Пошутил. У меня в мыслях не было — на кровь твою. Шутка.

И тогда Юс медленно опустил руку с пистолетом и спрятал его в кобуру. Медленно, чувствуя мучительное нытье внутри, — как боль застоялой похоти, тяжелое колотье невылившегося вовремя, распирающего сосуды семени.

Когда спустились вниз, уже смеркалось. Ночь была лунная, вдоль долины ползли низкие облака, и среди их блуждающих теней едва смогли отыскать мост. В лагерь приехали далеко за полночь, но там им не удивились. Предложили выпить чаю и поесть, а после уложили всех разом в пустующем домике. Там стены были оклеены изнутри старыми фотографиями: бородатые, измазанные противосолнечным кремом лица, ледорубы, ухмылки — и тут и там неряшливо наклеенные поверх, — глянцевые журнальные красотки, округлые и шелковистые. У одной, прямо над Юсовой койкой, были пририсованы жженой спичкой усы. Юс почему-то не мог заснуть, несмотря на усталость, долго рассматривал ее, хорошо различимую в ярком лунном свете. А потом она пришла в его сон, крутобедрая, теплая, и во сне Юс никак не мог различить ее лица. На нем оказывались то намазанные угольком усы, то шрам, а иногда лицо вдруг становилось золотистым и чужим, с раскосыми, прозрачными, ледяными глазами.

Утром Юса разбудил Семен. Похлопал в ладоши, потряс за плечо.

— Хлопче, хлопче? О задрых, тэбэ галаву можно чик-чик, а ты дрыхнешь. Вставай, пыдемо!

Непроспавшийся, больной Юс плелся сквозь лагерь, слушая вполуха Семенову болтовню. Тот вроде прибыл еще вечером и успел уже все облазить и везде со всеми перезнакомиться, а может, и раньше уже тут бывал, и на рации посидел уже, и бабу на кухне щупнул, — ой, вищела, це не баба, одно сало, а вище, як семнаццатка, о, — и с главной тут, с Есуй этой, побалакав. Идь, хлопче, снедай, мойся, а то пыдемо до ней, розмовае, о размова.

— Зачем я здесь? — спросил Юс.

— Трэба, ой, трэба, — Семен закивал, — тут справы такие, побачыш, то не справы, то бяда.

В столовой подавальщица, расторопная кривоногая девка из рода, отошедшего после Алтановой смерти под руку Сапар-бия, смотрела в ужасе, как Юс пожирал груду разогретой вчерашней баранины, наваленную прямо в эмалированный салатный тазик. Да и не только она, — все местные, завидев Юса, вдруг принимались украдкой сплевывать, отворачивались, а когда он попытался заговорить с охранником, тот отскочил, бормоча что-то чуть слышно, с ужасом и отвращением на лице.

— Чего это они? — спросил Юс у Семена. Тот усмехнулся, пожал плечами.

— Твою знакомую воны тут не шибко… ну, и тебя так само. Сам побачыш.

— Слухи здесь разлетаются быстро, — добавил Шавер.

Говорили вчетвером: сама Есуй, Юс и Семен с Шавером. Семен с Есуй, должно быть, переговорили заранее, потому что они роняли намеки, обрывки фраз, соглашались, Шавер задумчиво поддакивал, но он — Юс готов был биться об заклад, — понимал не больше, чем сам Юс, и был готов бездумно принять все, что ему скажут. В конце концов Юс не вытерпел и, перебив Семена, потребовал объяснить, в чем дело. Есуй улыбнулась: чуть приподняла уголки губ, глядя на Юса холодными глазами, и тотчас же Юсу стало совершенно очевидно, что сказанное им — грубо, нелепо и не к месту. Семен объяснил терпеливо: «У нас тут справа, розумиеш? Поедымо за гору. На Вахан. Там побачымо».

— Я вернулся, потому что был должен, — снова перебил его Юс. — Но никакой долг не запрещает мне знать, чего от меня хотят. Вы говорите о походе за хребет — куда? Зачем? Зачем нужен вам я?

— Хлопче, — начал было Семен, — та я ж кажу…

— Так скажи!

— Простите, — сказала Есуй. — Я думаю, Юзеф Казимирович и в самом деле имеет право знать во всех подробностях, тем более, что ему отводится немаловажная роль в нашем, — она улыбнулась снова, — предприятии. Недавно хозяин этой долины Сапар-бий договорился с почтенным хаджи Ибрагимом об экспедиции в Ваханский коридор. Юзеф Казимирович, вам нужно объяснять, где это? … Нет? Прекрасно. Во время войны в Афганистане в очищенном от населения коридоре был построен военный комплекс стратегического назначения, с началом гражданской войны в Таджикистане заброшенный. Цель нашей экспедиции — посетить комплекс и вынести оттуда несколько предметов, исключительно важных как для Сапар-бия, так и для уважаемого хаджи. В экспедиции примут участие все здесь присутствующие, а также еще пятеро с вашей стороны и четырнадцать — с моей.

— А в чем именно заключается моя немаловажная роль? На роль носильщика важных предметов я — не лучшая кандидатура.