Корнеи был счастлив. Он ответил: «Если бы я был Диогеном, греческим философом, который ходил везде с зажженной лампой в поисках честного человека, я бы сейчас погасил эту лампу, потому что я нашел такого человека». Карлсон никогда не говорил о Корнеи ничего плохого и фактически продолжал прилагать все усилия, чтобы отдать Корнеи должное, когда ему приходилось рассказывать о ранней истории своего изобретения, но все события, связанные с обменом письмами, включая сравнение с Диогеном, должно быть, глубоко ранили его: он всегда и во всем был честным человеком.

Корнеи мог рассчитывать на щедрость Карлсона, по крайней мере, под благовидным предлогом; сотни других просителей писали ему просто потому, что прочли в газете о его богатстве. («Одна французская дама написала мне, пытаясь заинтересовать идеей переносной душевой кабины, – писал он своему кузену Рою в 1966 году. – Я не знаю, сможет ли она продемонстрировать ее лично».) Доррис настаивала, чтобы он нанял одного или нескольких помощников для работы с корреспонденцией, но он хотел сам знакомиться со всеми просьбами и самостоятельно выносить решения; он говорил, что у других людей не было причин заботиться о деньгах. «Мне кажется, для него и для меня это было своего рода испытание, – говорила Доррис. – Но он принимал это как должное». Он редко просил совета, даже у жены. В речи, которую она произнесла на освещении одного госпиталя после его смерти, она сказала: «Только один раз за все время он спросил, что я думаю по поводу одного случая, о пожертвовании, которое он хотел сделать, очень большом, одной организации или отдельному лицу. Поэтому однажды я сказала ему – видите ли, он редко даже говорил мне, сколько он дает, так как я этим не интересовалась, – но когда он действительно спросил мое мнение, я сказала: «Чет, ты, конечно, понимаешь, что ты спрашиваешь только о тех случаях, по поводу которых, ты точно знаешь, я всегда согласна с тобой». Он очень смеялся. Я бы сказала, он хохотал».

Карлсоны также давали большие суммы духовным и парапсихологическим организациям, которые особенно интересовали Доррис, и некоторые из них стали важными также и для него. Доррис всегда имела сильные мистические наклонности, которыми так и не заинтересовалась ни одна религиозная организация. Она занималась медитацией, изучала восточную философию и следовала своим особенным наклонностям, все больше увлекая ими своего мужа. «Духовная жизнь – это единственное, что интересует меня, – говорила она на седьмом десятке лет. – Меня ничто больше не интересует. Остальное я делаю потому, что я должна это делать». С детских лет она верила, что обладает медиумическими и другими паранормальными способностями. Карлсон относился к этому скептически, она это чувствовала, но помогал ей проверить свои способности, и она была уверена, что он тоже медиум. («У многих ученых есть такая способность», – сказала она однажды.) Он делал простые рисунки и запечатывал их в конверт, перед тем как уйти на работу, и после его ухода Доррис пыталась вызвать образ того, что он нарисовал. «Я ложилась с коробкой этих рисунков и после несколько упражнений по концентрации внимания я с закрытыми глазами доставала из коробки конверт, держала его в руке и спрашивала себя, что там нарисовано», – рассказывала она. По ее словам, процент правильных ответов был высоким. У нее также часто бывали предвидения и другие видения, и она верила, что во сне она часто покидает свое так называемое «физическое тело».

Невозможно сказать, что чувствовал Карлсон о более эксцентричных верованиях своей жены, сама Доррис не знала этого точно, но он не отмахивался от них и считал некоторые из них, включая физические феномены, предметом, достойным научного исследования. В 1965 году он посетил «лабораторию сна» в госпитале Бруклина, в котором делались попытки установить, можно ли повлиять на содержание сна субъекта телепатическим внушением. «Я был испытуемым одну ночь, и результаты были очень интересными, – написал он в письме своему кузену Рою. – Я и двое экспериментаторов выбрали одну и ту же картину, как наиболее совпадающую с моими снами. Когда пришла женщина-телепат, оказалось, что она смотрит именно на ту картину, которая была выбрана из двенадцати других».

Он также все больше разделял интерес жены к духовности и древним индийским текстам, известным под именем Веданта или Упани-шады, и дзен-буддизму. В течение всей своей жизни он много думал о человеческих страданиях как с фактической, так и с онтологической точки зрения, и он получал глубокое личное удовлетворение от медитаций и спокойного созерцания – увлечения, которые дополняли его склонность к уединению, а также к скромности и простоте. Однажды, вернувшись из буддистского приюта, который он посетил, он вдруг почувствовал такой душевный и эмоциональный подъем, что схватил Доррис на руки и начал с ней кружиться, – жест, который резко отличался от его обычного спокойного поведения и никак не благоприятствовал его спинальному артриту, который мешал ему танцевать и заставлял постоянно горбиться. Доррис была удивлена, и их экономка тоже, которая воскликнула в изумлении: «Ну и ну, господин Карлсон!»

Духовные искания Карлсона позволили ему в последние годы его жизни примириться с огромными трудностями и разочарованиями, которые он перенес в детстве и в молодые годы. В письме от 1959 года своему старому приятелю и соседу по общежитию Ларри Дюмонду, который переживал разные личные неприятности, он писал: «За последние годы мое представление о себе, мире, науке и человеческой жизни сильно изменилось по сравнению с тем, каким оно было в то время, когда мы встречались намного чаще. Не думаю, что у меня есть много готовых ответов, и у меня точно нет никакого готового и выверенного рецепта, но я уверен, что испытания, через которые прошли я и мои родители, были замаскированными благодеяниями, которые обогатили и сделали более насыщенной мою жизнь и, в конце концов, привели к философии, которая, как плащ, защищает меня в трудное время».

В этом же письме Карлсон кратко излагает эту философию: «Прилагай все усилия к тому, чтобы делать то, что кажется правильным, но когда вещи выходят из-под твоего контроля, полагайся на волю Бога или провидения, или то, что называют высшей волей небес. Верь до конца и доверяй, что он позаботится обо всем. Он знает, какой выход является наилучшим. Когда уходишь утром из дома, не беспокойся. Верь, что он берет на себя все заботы, и выкинь из головы даже самые мельчайшие сомнения в любых ситуациях, которые ты не можешь контролировать. Если можешь, во время поездки в автобусе закрой глаза на несколько минут и попытайся добиться состояния полного покоя, потом скажи про себя: Да будет воля твоя, доверяясь интуиции полностью и абсолютно. Прими как данное, что он управляет всем и что он знает лучше, чем мы, что надлежит каждому из нас. Я знаю такие случаи, когда с человеком происходили чудеса, если он полностью отдавался его воле. Но это не так важно, как то внутреннее влияние, которое оно оказывает на тебя. У тебя появляется новое ощущение защищенности и независимости, которое ничто не может разрушить. Со временем твое внутреннее спокойствие и сила будут распространяться на других, и они будут отзываться тем же».

Раздавая деньги, Карлсон был предельно внимателен к деталям, вел подробные записи всех перечислений и лично просматривал всю свою корреспонденцию. Этот педантизм был частью его характера всю его жизнь, и он проявлялся почти во всем, что он делал. Например, на лицевой стороне карманного календаря на 1949 год он написал не только свое имя, адрес и номер телефона, но также размер шляпы (73/8), длину рукава (33 дюйма), размер обуви (91/2), марку часов («Элджин») и вес своего автомобиля (2995 фунтов), кроме других личных данных. Всякий раз, когда он покупал бензин, он записывал дату, пробег машины, место заправки и стоимость. В течение тринадцати лет он следил за весом Доррис и своим («в пижамах»), и он сделал пометку, когда в 1960 году купил новые весы. Всю свою жизнь он получал удовольствие от рутинных дел, которые ненавистны большинству людей. Доррис вспоминала: «Неизменно, в день каждого Нового года, сразу после завтрака, он говорил с особой улыбкой: «Ну вот, сегодняшний день я начну с налога на доход». Не думаю, чтобы он хотя бы раз не сделал этого за все годы, что мы прожили вместе, если только мы не были в этот день в гостях у моей матери и нас не было дома». Карлсон шел в свой кабинет и начинал сводить в единое целое все свои записи. «Он явно не имел ничего против этой обязанности. Я заметила, что в период уплаты налогов появляется много раздраженных людей, но он всегда относился к этому с улыбкой, как будто хотел сказать: «Ну что ж, справимся и с этим» – будто он собирался получить от этого удовольствие». Так относилась к многочисленным трудностям своей жизни его мать, и он унаследовал от нее это отношение.