— Чего же я сижу здесь? — вскочил на ноги Бекбулатов. — Скорее туда!..

— Не торопитесь, князь, — холодно остановила его баронесса. — Вряд ли вы окажете ему большую помощь с голыми руками…

— Ерунда! Оружие достану в бою, да и не один я — нас трое…

— Это вы городите ерунду! — взорвалась баронесса. — Весь смысл отчаянного выступления горстки гвардейских офицеров заключался в том, чтобы послужить запалом для восстания всей гвардии. Да-да, ожидалась поддержка остальных полков гвардии! А ее нет!.. Мы ошиблись в гвардии, в том числе и в ваших бывших однополчанах, князь! Вся долгая и кропотливая работа пропала впустую… Вы, гвардейцы, за малым исключением, льющим сейчас кровь за Империю, превратились в холеное, ленивое и нерешительное стадо! Жрущее, пьющее и…

— Не оскорбляйте гвардию, сударыня! — тихо проговорил Бекбулатов, стремительно бледнея и сжав кулаки. — Не ее вина, что вы или ваши люди не удосужились посвятить ее в цели восстания… Если бы я…

— А что вам мешает, князь? Чем размахивать своими кулаками перед лицом слабой женщины, отправляйтесь лучше к своим Гродненским гусарам, сделайте невозможное и приведите на помощь другу реальную силу вместо трех безоружных бродяг!.. Только учтите, князь, что вы сейчас мертвы, — сообщила баронесса уже в спину Владимиру. — И похоронены прошлым летом в родовом склепе князей Бекбулатовых.

— Как это?.. — растерянно обернулся князь к Маргарите.

* * *

Десятью минутами спустя окрыленный Владимир уже сбегал по лестнице в гостиную, где, сидя в креслах, попивали кофе его спутники.

— Господа! — воскликнул он, задержавшись на миг, чтобы сделать друзьям прощальный жест. — Оставайтесь здесь и охраняйте баронессу! Я возьму на время ваш автомобиль, граф? Багаж выгружу у ворот…

— Постойте же, князь! — На верхней площадке лестницы появилась баронесса фон Штайнберг, но за Владимиром уже захлопнулась входная дверь.

Ошеломленный натиском товарища, Петр Андреевич открыл было рот, чтобы что-то сказать, перевел взгляд на лестницу, и чашка выпала из его ослабевшей руки…

— Экий ты неловкий, Андреич! — крякнул Берестов, безуспешно пытаясь подхватить на лету хрупкую вещицу, тут же превратившуюся на ковре в жалкую щепотку тоненьких черепков. — Это ж, наверное, дорогущая вещь!..

— Анна?.. — пробормотал Чебриков, не слушая старика и глядя мимо него на замершую баронессу. — Не может быть!.. Анна!..

Назвать положение тяжелым, конечно, было нельзя…

Тяжелым его назвал бы только убежденный оптимист вроде парикмахера, усевшегося на бритву и наивно считавшего, что бывают вещи и похуже.

Термин «критическое» также подходил мало, так как при любом кризисе подразумевается все-таки и положительный, и отрицательный результаты. То есть выходы…

Из ситуации, в которой оказался Бежецкий со товарищи выхода не было. Никакого. Происходи эта баталия на шахматной доске, опытный игрок, подумав, положил бы своего короля на бок, подразумевая тем самым свое поражение, но поступать таким образом осажденные не собирались.

Дело даже не в том, что всех неудавшихся «путчистов» ждал военный трибунал и, скорее всего… закономерный конец. Гвардейцы просто-напросто не желали сдаваться. Не в обыкновении было сдаваться у князей, графов и баронов, собравшихся за старинными кирпичными стенами. За спиной у каждого, включая юнкера Чураева, восторженного мальчишку неполных восемнадцати лет, нетитулованного, но столбового дворянина, не говоря уже о таких «столпах Империи», как Толстой, Трубецкой, хотя и юный, два Голицыных и еще ряд отпрысков славных фамилий, стояли десятки предков, не посрамивших своего славного имени под стрелами ордынцев на Куликовом поле, под ядрами Полтавы, Измаила и Бородина, под пулями и шрапнелью Севастополя и Плевны…

«Какое сегодня число? — Александр, лежа за выступом стены, исклеванном пулями, задумчиво пересчитывал уложенные рядком магазины к автоматическому карабину Токарева. Не „Калашников“ привычный, конечно, но машинка тоже ничего. При своем трехлинейном калибре еще и фору даст „акашке“. — Ведь через пару месяцев юбилей, однако… Полета лет назад Федя Костров казармы Монкада брал… С тем же успехом, кстати, нужно признать…»

Короткая очередь, простучавшая снаружи, заставила вжать голову в плечи. Ерунда, для острастки палит пехота, чтобы не расхолаживались…

Когда мельчайшие осколочки кирпича перестали барабанить по каске, Бежецкий оглянулся и щелкнул клавишей рации. С другими отрядами связи не было никакой: лишь треск, вой и визг на всех волнах, но внутреннюю связь, хотя и с трудом, удалось наладить.

— Никого не задело, Кирилл?

Ладыженский откликнулся незамедлительно, прогудев сквозь шум помех своим диаконским басом прямо в ухо:

— Пронесло, Саша… Пугает пехтура, не целясь бьет!

Противостоял отряду Бежецкого Двадцать третий пехотный полк, спешно переброшенный сторонниками Челкина откуда-то из-под Выборга, так как столичный гарнизон и флот, базировавшийся в Кронштадте, не говоря уже о гвардии, решил придерживаться нейтралитета. Вчерашние «сиволапые» на рожон, впрочем, тоже предпочитали не лезть, обстреливая окна Арсенала из надежных укрытий после двух неудачных атак, оставивших на раскаленной брусчатке двора пару-другую десятков смоленских, рязанских, курских и вятских парней, зелено-пятнистыми кучками там и сям валяющихся в том месте, где их настигли гвардейские пули… Офицеры гвардии свое дело знали туго и промах давали редко.

Сердце обливалось кровью при виде своих же, русских, людей, неподвижно лежавших ничком в темных, маслянисто отсвечивающих лужах, полускрытых роями мух или мучительно дергавшихся в агонии… Не в силах выносить это душераздирающее зрелище Александр, сразу после первой атаки найдя волну осаждавших, объявил кратковременное прекращение огня, чтобы санитарная команда, пугливо озираясь на темные зарешеченные окна с повыбитыми пулями стеклами, могла забрать раненых. Большинство соратников такое решение безоговорочно одобрило: свои же, бедняги, не супостаты какие… Увы, как всегда, извечно российское сердоболие дорого стоило…

Неспешная эвакуация страждущих позволила осаждающим незаметно просочиться во двор и после начала второй атаки поддержать атакующих снайперским и гранатометным огнем.

Теперь у стены одного из складских помещений без окон лежали укрытые с головой семеро гвардейцев, кровь которых оказалась вовсе не голубой, а такой же красной, как и у противника… Еще четверо были ранены, причем капитан Голицын-второй, по словам военврача Долевского, похоже, до вечера вряд ли доживет…

«Сколько тогда у Кастро было штыков? Вроде бы сто двадцать… — После того как суматоха, вызванная обстрелом, улеглась, Бежецкий вернулся к своему прерванному занятию: раскладыванию пасьянса из автоматных магазинов. Делать все равно было нечего. — А у вас, господин предводитель путчистов, осталось всего тридцать два… Соотношение, как ни крути, хреновое, господа-товарищи…»