— Думаешь, она этого не сделала?

— Я уверена в одном: учитывая состояние бисквита, который вообще-то должен оставаться хрустящим, десерт был полностью приготовлен еще до того, как мы сели за стол. Таким образом возникает вопрос: а чем же занималась Сесиль в течение этих пятнадцати минут?

Фотограф посмотрел, как Лора пьет свой холодный чай, нервно поднеся пластиковый стаканчик к своим губам. Заключения, к которым она пришла, явно были для нее мучительны.

— Но четверть часа — все-таки маловато, — заметил он.

— Если только…

— … если только не воспользоваться кратчайшим путем! Так ты ради этого заставила меня хронометрировать проход через трабули?

— Мне это пришло в голову благодаря Жану-Филиппу. Помнишь, я с ним встретилась, когда мы вернулись из Бурк-ан-Бресса?

— Прекрасно помню.

— Я тогда удивилась, что он так быстро примчался с улицы Сен-Жан, и поняла, как ему это удалось, только после того как мы вместе прошли по двум трабулям. Заглянув в путеводитель, я нашла ближайший трабуль от дома, где живет Сесиль. Благодаря ему она могла значительно срезать себе путь и вполне успевала незаметно ускользнуть из кухни, убить Шевриона, вернуться и подать нам десерт…

— …как мне помнится, распевая со слезами на глазах гимн в честь Жуниньо… Но, честно говоря, я не верю в твою гипотезу. Нельзя же подозревать Сесиль только потому, что она приготовила тажин с рас эль ханутом… И к тому же два первых убийства она совершить не могла: в вечер смерти ее брата они с мужем были у друзей, а на следующий день, когда убили Мандрена, оба были в Опере, сидели в своих креслах как пригвожденные часа три-четыре… Не сходится! А что на это сказал твой Рамо?

— Он это записал, потом посоветовал пойти в полицию и все рассказать, но я не смогла решиться… Заподозрить подругу, да еще и донести на нее — это выше моих сил… Жан-Филипп не стал настаивать, он понял ситуацию, хотя и сам не знал, что было бы лучше…

— А… выходит, своего мнения у него нет?

— Нет… Он сказал всего лишь, что волнение мне к лицу.

Подборка материалов о лионских бушонах удовлетворяла абсолютно всем требованиям Лоры Гренадье. Она пробежала глазами макет, придирчиво присматриваясь к малейшим деталям, оценивая общее равновесие композиции, верность глаза Пако и безупречное качество его снимков, не забывая и об оригинальности «фриза портретов», придуманного Дафной, ответственным секретарем редакции, которая, стоя рядом с ее столом, следила взглядом за чередой пролистываемых страниц. Уже проверив каждый пункт макета вплоть до запятой (с маниакальностью, из-за которой иногда впору было усомниться в ее психологическом равновесии), Дафна без тревоги ожидала одобрения документа.

— О’кей, готово к печати, — одобрила Лора. — Можно отправлять. И браво! Сработано просто супер.

— Я тоже нахожу его неплохим, — сыронизировала Дафна, неизменно сдержанная, когда ее хвалили.

— Нам остается еще четыре дня, чтобы все отшлифовать. Можно сказать, поспели раньше срока!

— Особенно если ты вручишь мне редакционную статью до конца недели!

Лора стоически стерпела шпильку, которая была вполне оправданной, поскольку она неоднократно сдавала свою страничку текста в последнюю минуту.

— Завтра же засяду за нее, обещаю.

— Ладно, не парься! Кроме этого, я послала тебе по электронной почте очень хорошую статью от одного нашего внештатника, который провел большое исследование нормандских фермерских сидров. Он должен был прислать нам ее раньше, но хотел проверить некоторые моменты… Ты сама мне скажешь, что мы с ней будем делать…

— Держи ее под рукой… Я как раз подумывала, не съездить ли в Кальвадос насчет следующего номера. Так что эта статья очень кстати.

Дафна покинула кабинет, оставив Лору проверять и разбирать сообщения в почтовом ящике, а та заметила среди них послание, которого не ожидала:

Вероника Лафаржо, урожденная Мандрен, прежде была обычной домохозяйкой и матерью. Соседи хвалили ее за хорошее воспитание, которое она дала своим детям, и за помощь, которую она время от времени оказывала своему мужу в скобяной лавке, где вела бухгалтерию.

Натали Шеврион, которую называли социальным работником с большим сердцем, делила спокойную жизнь со своим сожителем, техником на нефтехимическом предприятии в Вилюрбане, и их общей дочерью, пятнадцатилетней лицеисткой без проблем.

Что касается Сесиль Франжье, урожденной Тевене, то она и ее муж добились процветания, превратив пришедшее в упадок семейное производство ножей на улице Гренетт в магазин, посвященный искусству сервировки стола, который считается специалистами превосходным заведением.

Три женщины, на первый взгляд вполне заурядные и не привлекающие к себе особого внимания, считали сами себя отмеченными печатью одной и той же несправедливой судьбы: а именно — видеть, что их братьям достались семейные рестораны, созданные десятки лет назад настоящими лионскими «Матушками». Всех трех отстранили от наследования по причинам, которые они между собой считали мачистскими, а потому стали раздувать свою обиду, а потом и ненависть, из-за которой со временем их глазам представилось единственно возможное решение: восстановить справедливость и взять в собственные руки бразды управления заветными бушонами. Даже если ради заветной цели потребуется запятнать эти руки кровью.

Смертельный рецепт

Чтобы избежать любых подозрений, ими был разработан макиавеллиевский план: они решили убить своих ненавистных братьев в относительно небольшой промежуток времени и обставить все так, чтобы эти три преступления сочли делом рук серийного убийцы. Оставалось только придумать способ, который не потребовал бы многих физических сил и был бы сразу всеми воспринят как характерный почерк именно этого преступника. И вот как было решено действовать: под предлогом, что некий друг забыл шарф или перчатки, проникнуть в ресторан перед самым закрытием, когда работники уже ушли, а хозяин подсчитывает выручку, ударить его сзади по голове скалкой, связать веревкой, натянуть ему на голову мусорный мешок, завязать вокруг шеи и инсценировать кражу.