Он оказался прав. Повелением императора Бравин и присные были отданы под суд. Но через два года следствия злодей всплыл чист, как агнец, чтобы угнездиться уже в Ярославле. Видать, хорошее было масло!

Боком вышла генералу и слава «великого князя». Аккуратно накрапали донос аж самому Аракчееву. Тот читал государю. Было слушано с улыбкой и принято к сведению. Значит, вот какую роль командир дивизии изволит разыгрывать в провинции? Привык на войне карать и миловать. Пусть остережется.

* * *

Бенкендорф давно знал, что есть такие царские поручения, за которые не жди наград. Более того: как бы ни выполнил, найдется причина для укора.

Теперь генерал ехал из Воронежа в чертовы гребеня – имение Конь-Колодезь – чтобы исправить второе, столь же щекотливое приказание.

Небольшой эскорт Александра Христофоровича – всего восемь верховых – заплутал. Еще вчера стоило двигаться по реке. Но сегодня лед стал шатким, вода тяжело и грозно урчала под самой дорогой. Полозья подтапливало. А потому взяли выше, через лес. Ну и попали на глаза оголодавшим разбойникам.

Вскрылось еще одно дельце господина Бравина. Тот нанимал артели лихих людей грабить на дорогах и за половину выручки покрывал их промысел. После ареста благодетеля воры попритихли. Но нужда выгнала на охоту.

Стрельба пошла нешуточная. Вызвать бы подкрепление, но каждый ствол на счету. Генерал сам азартно палил, завидев за деревом краешек заячьего треуха. Им пришлось бы туго, если бы не явление небольшого отряда, ведомого на выручку каким-то помещиком. Выстрелов стало вдвое больше. Облака пороха повисли в сыром стылом воздухе. Когда же дым рассеялся, генерал увидел, что грабители частью убиты, частью ретированы, а нечаянный избавитель страстно желает отрекомендоваться.

– Позвольте представиться. Местный помещик Рожин. Прапорщик Павлоградского гусарского полка. Ныне в отставке.

– Как вы тут?

Рожин помял шапку.

– Да мы за вами доглядываем.

Стоит ли удивляться? Навел, значит, он шороху.

– У нас сильно озоруют, – продолжал старый гусар. – Никто из здешних без охраны не ездит. – Он еще больше засмущался, но все-таки решил говорить. – Конечно, моя фамилия не должна быть вам так сразу известна. Но вот привел Бог сказать спасибо. Ведь я тот самый Рожин, у которого… с которым… – Поручик покраснел чуть не до кончиков усов. – Живет, значит, госпожа Шидловская, Авдотья.

Бенкендорф остолбенел. Каких только встреч не бывает!

– Теперь, значит, развод ей будет, – заторопился Рожин. – По вашей, так сказать, милости.

– Ну-у я не-е очень, – протянул генерал, соображая, что под Харьковом вовсе не пытался наладить чей-то бракоразводный процесс. А, напротив, хотел жениться сам.

– Как же-с, как же-с! – Рожин разулыбался во весь щербатый рот. – Нам Михаил Романович все отписали со слов Николая Романовича. Теперь все рады. За вас Бога молим.

Вот, оказывается, у них какие отношения! Ни драки, ни свары. Одной бедой мазаны.

– А Михаил Романович тоже имеет на примете пару? – осведомился генерал, протянув Рожину руку.

Поручик покачал головой.

– Он свою побочную дочь от ключницы, Варвару, хочет наследницей сделать. Время ему не позволяет жениться. В том смысле, что детей не будет. Переждали мы. – Он сокрушенно вздохнул. – А у нас с Авдотьей трое вот. Не знаю, как и узаконить. Да вы сворачивайте со мной. Ночь скоро. Завтра и доберетесь, куда следует.

Дом Рожина трудно было назвать Версалем. Так, три избы, составленные друг с другом. Колоннада из бревен. Башенка с флюгером. Вся роскошь!

Бенкендорф даже подумал, не прогадала ли Авдотья, бросив богача Мишаню, ради усатого чудовища, кошачья морда которого была порукой в том, что у всех окрестных ребятишек неспроста одинаковые вздернутые носы.

Но барыня, выбежавшая вслед за ключником встречать гостей, выглядела столь довольной, степенной и порядочной, что язык не поворачивался назвать ее «блудная госпожа Шидловская». Она перво-наперво поцеловала мужа, который молодцевато нагнулся к ней с седла. А уж потом начала кланяться, охать и ахать, кого ей в дом занес случай.

Судя по выражению лиц и ухваткам, пара жила душа в душу, чему подтверждением была троица братьев Рожиных – чумазых сорванцов, преисполненных желания сегодня же поступить в гусары.

– Пишите государю прошение, – прямо сказал будущим супругам генерал, – об усыновлении господином Рожиным незаконно прижитых детей. Его Величество в этом вопросе милостив.

– Да надо, чтобы оно дошло, – заволновалась Авдотья. Экая она была кругленькая и пригожая, как горошина. Вот-вот произведет четвертого.

– Я передам, – заверил гость. – Уж связался с вами…

Новость воскресила в хозяевах самые радужные надежды. Они непритворно жалели Мишаню. И без приязни поминали госпожу Дунину.

– Я ведь теперь становлюсь вашим дальним родственником, – сказал Бенкендорф. – Женюсь на вашей троюродной кузине госпоже Бибиковой. Так что передача мною вашего прошения вполне естественна.

Авдотья всплеснула руками. По ее понятиям, Елизавете Андреевне привалило счастья. Генерал в душе посмеялся: в Водолагах так не считали.

Его людей разместили и накормили самым достойным образом. А дом господина Рожина в полном смысле слова оправдывал поговорку: не красна изба углами. Пирогов было море, и все творила хозяйка. В этой семье у многих оказалась легкая рука.

– Вы, случаем, ничего не слыхали о господине Синявине? – спросил Бенкендорф, когда они с отставным гусаром на треть опустошили штоф вишневой наливки: за будущее родство.

– Из Конь-Колодезя? Соседи мы. Да только… Храни Бог от такого соседства!

– Почему?

Муж посмотрел на Авдотью. Та кивнула, мол, можно, свой.

– Мужики его взбунтуются, за нашими тоже не заржавеет. Изувер он. Намедни двух дворовых укокошил. Так даже отпеть не дал.

Генерал отставил стакан и прислушался с интересом. Беспокойство соседей было понятно. Сами они худо-бедно ладили с крестьянами. Без особой любви, конечно, но и до бунта дело не доходило. Все по обычаю.

А тут сидит заноза: что ни день, то новые самоуправства. Доведет холопов до красного петуха, за ними и другие потянутся, из спокойных с виду сел. Землицы-то хочется всем, а хозяева давно поперек горла.

Ненависть тлела под спудом, и нельзя было позволить ей вырваться наружу. Погорят все: и помещики, и крестьяне, и правительство. Генерал только что ладонями забил пламя в казенных деревнях. Нет, Рожин не понимал всей опасности: полыхнет в Конь-Колодезе, разве Нижнедевичье останется в стороне? Это только в министерстве государевы и помещичьи мужики распиханы по разным папкам. А на деле – вот они, все вместе.

– Что за дворовые? Почему без отпевания? – мрачно осведомился генерал.