Мозг Сусанны искал в памяти воспоминания о том, что она делала с вечера пятницы, но обнаружила только беспорядочные обрывки смутных образов. Она откинула одеяло в сторону и встала.

– Где Хельга?

– Ждет нас в ресторане. Это недалеко отсюда.

Пока они шли, на голову капал унылый дождик. Снова оказавшись рядом с Бруно, Сусанна почувствовала, как ее наполняет приятное ощущение покоя.

Бруно рассказывал ей про Милан, про великий театр Ла Скала и про неописуемые эмоции, вызванные аплодисментами публики в финале концерта для виолончели с оркестром Дворжака, который он исполнял в качестве солиста.

– Это несравнимо ни с одним наркотиком, – закончил он.

Слово «наркотик» ударило ей в голову, как будто она снова вдохнула порошок кристалла. И это не было результатом угрызений совести из-за того, что произошло в ночь с пятницы на субботу, о чем она не хотела вспоминать. Какой-то другой голос, затерянный глубоко в памяти, говорил ей, что теперь все изменилось и больше никогда не будет прежним.

– Почему ты так изменился? – спросила она.

Взгляд Бруно скользнул по лицу Сусанны, на секунду задержавшись на глазах.

– Что значит изменился?

– Ты не похож сам на себя.

– Ты так считаешь?

– Сейчас ты другой, совсем не такой, как в тот день, когда я встретилась с тобой на вокзале в Лейпциге, или как ночью в прошлый четверг, когда играл со своей группой в «Бимбо Таун». С распущенными волосами ты какой-то… более загадочный.

– Я могу развязать хвост, если тебе так больше нравится.

– Нет, нет, мне больше нравится так.

Хельга сидела в стеклянной галерее ресторана, расположенного у Бранденбургских ворот. На столе перед ней стояла бутылка пива и стакан. Кругом за столиками сидели туристы.

– Ты не можешь уехать из Берлина, не побывав на Паризер-плац. Надеюсь, Бруно уже рассказал тебе какую-нибудь историю, связанную с этой площадью, пока вы шли сюда? – поинтересовалась Хельга после того, как Сусанна и Бруно сели за стол.

– Мы говорили только о моей поездке в Италию, – объяснил ей Бруно. Взяв меню, он передал его Сусанне, предлагая ей выбрать блюда для себя.

– Ты сам расскажешь? – спросила Хельга.

На лице Сусанны появилось недоуменное выражение.

– Когда Лесси съехала с квартиры, я тоже нашел в ее комнате кое-что связанное с запиской про «Девчонок из выгребной ямы».

– Я вас не понимаю, – сказала Сусанна.

– Лесси не взяла с собой пьесу, которую она писала.

– Она у тебя?

– Да, она спрятана в надежном месте.

– Что значит «спрятана»?

– Лесси не хотела, чтобы кто-нибудь прочитал текст ее пьесы, – ответила Хельга.

– Но ты ее читал?

– Да, она очень интересная, – признался Бруно.

– И зачем вы мне об этом рассказали?

– Книга объясняет желтую закладку, которую ты нашла, и появление пистолета, – пояснил Бруно.

Сусанна моргнула и перевела взгляд на Хельгу. Однако Бруно продолжил:

– Хельга рассказала, что ты рылась у меня в мансарде.

– Извини, мне очень жаль, что я так поступила, – ответила Сусанна.

– Это уже не важно.

– Не знаю, что сделать, чтобы ты меня простил.

Официант подал им еду: тушеное мясо с картошкой. Хельга взяла со стола нож и, указав им на Сусанну, заявила:

– Достаточно, если ты не будешь об этом говорить, если тебя кто-нибудь спросит.

– Кого ты имеешь в виду? Я вас не понимаю.

– Например, инспектора Клауса Баумана, – ответил Бруно.

– Это тот, который расследует смерть пяти девушек?

– Да, мы знаем, что произошло.

– И не сообщаете об этом полиции?

– Полиция все узнает в свое время.

Он не мог вернуться домой без Карлы. Когда Клаус с комиссаром уезжали на задержание Густава Ластоона, полные слез глаза Ингрид молча умоляли его найти дочь.

Как он мог сказать жене, что кладбищенский гид сбежал через потайной тоннель, который обнаружили в подвале его дома с помощью георадара, имевшегося в распоряжении группы спецопераций. Сердце разрывалось надвое с тех пор, как ему пришлось признать, что исчезновение Карлы за несколько часов до того, как Густав Ластоон, словно крыса, ускользнул в лабиринте коллекторов под Лейпцигом, не просто совпадение. В тоннеле нашли выпачканный в грязи мобильник Карлы.

В конце войны многие дома Лейпцига и других городов Восточной Германии оказались заминированы. Взрывчатка закладывалась в тоннели, которые выкапывали, чтобы прятаться от бомбежки. Позднее, в эпоху социализма, их использовали те, кто скрывался от преследований тайной полиции Штази.

Клаус Бауман не сомневался: если полиция нашла телефон Карлы в потайном тоннеле его дома, значит, Густав Ластоон знает, где его дочь и жива ли она. Он вернет Карлу только, если раньше найдет проклятого кладбищенского гида, который увел ее в какое-то другое место в Лейпциге или еще где-то в Германии. Клаус должен найти это место, пока не сошел с ума.

В десять часов утра группа из трех мужчин в серых плащах вошла в кабинет комиссара Клеменса Айзембага.

Клаус сидел в кресле, не зная, куда девать руки. Он сразу понял, кто эти люди и что они прибыли в Лейпциг из Берлина. Агенты федеральной полиции. Теперь этим делом будут заниматься они. Комиссар объяснил Клаусу, что это решение было принято в министерстве вскоре после того, как рано утром они получили информацию об исчезновении Карлы и бегстве единственного подозреваемого в деле о пяти мертвых девушках-иностранках.

Трое агентов сняли плащи, повесили их на вешалку у входа в кабинет и расселись: двое на диване, один в кресле у стола, как будто он собирался следить за закрытой входной дверью. Комиссар устроился в кресле напротив Клауса.

Первым заговорил старший из агентов – мужчина лет пятидесяти, с проседью в волосах и ухоженной бородке. Он сообщил то, о чем Клаус еще не знал.

– Случай вашей дочери – не единственный, – сказал он, глядя на инспектора, на которого его слова подействовали как удар в грудь. – За две ночи с пятницы по воскресенье домой не вернулись еще пять девочек. Все они немки подросткового возраста.

Клаус почувствовал, как незаметно для посторонних глаз все его тело задрожало. С исчезновением Карлы и других девочек ее возраста история кровавого разврата Хелены Майтнер, ее мужа капитана Штрута и четырех офицеров СС, которую он по настоянию самого Густава Ластоона прочитал в докторской диссертации, похоже, повторялась, словно кошмарный сон.

– Пять немецких девочек? – в ужасе переспросил Клаус, нетерпеливым жестом отчаяния запустив руку в волосы. Совесть буквально кричала, что он один виноват в этих исчезновениях.