Ах, мама, я бы объяснила, но ты все равно не поймешь. Зеленый шелк, русалочье озеро, заросли ирисов и асфоделей… хотя нет, асфодели были раньше нэпа, лет на двадцать… ну, неважно… Значит, зеленый как сама жизнь, струящийся как река, продолжала я про себя, даже не поперхнувшись на банальностях, которые теперь звучали удивительно свежо. Дождь барабанил в ритме милонги, папа мурлыкал за чертежом кумпарситу, я отчетливо слышала, как он пропел финальное «цы-пле-нок табака», по радио клятвенно заверяли, что циклон вот-вот уйдет и мы таки увидим небо (el cielo) в алмазах (los diamantos).

И снова ножницы, юркие ласточки с раздвоенными хвостами, и шелк расходится надвое, точно вода за кормой, из этого мы сделаем платье, а обрезки пойдут на сумочку, и надо позвонить Гарику, чтобы купил гель для волос, иначе пробора в ниточку у него не получится.

Только-только выползла из постели, собиралась завтракать, и тут телефон умоляюще задребезжал (он у нас старенький, телефон-паркинсоник, блеет козленочком). Пришлось взять трубку. На голодный желудок доходило туговато. Отменяется? Почему? А я настроилась… Может, обойдется?

Сиди дома и никуда не суйся, орал Гарик (испуганно или мне показалось?), я тебя очень прошу, не надо приезжать. На, послушай — и он поднес трубку к окну, а окно выходило на Старую площадь, по которой с грохотом ползла бронетехника. Ты кина хотела, черно-белого? — вот тебе кино, Эйзенштейн с доставкой на дом, Бронетемкин Поносец. Утром первая волна прошла, теперь новые подтягиваются, на Кремль идут, наверное.

Гарик, что все это значит?

Фиг знает, но тебе лучше остаться дома. Я выясню, в чем дело, и позвоню.

Гарик звонил по пять раз на дню и докладывал. Садовое перегорожено баррикадами, по центру транспорт не ходит. Вокруг Манежной и на Тверской тоже были заграждения, но их уже разобрали. На мостах танки, стоят с расчехленными пушками, дулом прямо в народ. Народ не боится, лезет под гусеницы, стыдит оккупантов, а кое-кто их даже подкармливает, сам видел. Никаких оцеплений, пускают везде и всюду, этого я вообще понять не могу. На Тверской прямо народные гуляния, и хоть бы кто чего возразил.

Они как-то с самого начала дали слабину, а дядя Боря — молоток, перехватил инициативу, среагировал мгновенно, теперь им трудновато будет сделать вид, что все идет по плану, тараторил Гарик, захлебываясь от восторга. Что касается плана — могли бы подготовиться и получше. Утром девятнадцатого я не удержался, сбегал на Красную площадь — а там граждане гуляют, жуют мороженое. И это называется переворот!..

Несерьезно, не по-кремлевски. Объявили комендантский час, народ на него плевал. Закрыли СМИ, но что толку, если все равно печатают — и газеты, и листовки. «Свободу» не глушат, на улицах митинги, хотя формально они запрещены. Кто-то ходит на работу, моя мама, например, остальные борются за справедливость или просто глазеют на тех, кто борется. Да, я видел Ростроповича с калашом, представляешь? Нет, это не инструмент… Ты слушаешь «Эхо»? Настрой обязательно. Со мной? И не думай даже. Я пойду, конечно, но предварительно возьму с тебя честное слово…

Гарик, ну какие могут быть баррикады, когда у меня платье не доделано!

(Я обиделась, конечно, потому что он собрался пойти без меня.)

Ха-ха, сказал он, успокоила. И все же…

И все же предлагаю мероприятие не отменять. Завтра, как договаривались, смотрим Ланга. У них перформанс, у нас тоже, и еще неизвестно, что потом войдет в историю.

Почему ты такая аполитичная, Аська? Мне кажется, сегодня не зазорно побыть на стороне большинства.

Потому что я не люблю, когда мою отдельно взятую жизнь корректируют сверху. И народных гуляний тоже не люблю, и массового энтузиазма. Предпочитаю все штучное.

Боже, какая ты смешная. Ведь это и есть — штучное! Разве ты не чувствуешь, ну, этот — wind of change?

Кина не будет, стопудово, думала я, несясь галопом к станции; с противоположной стороны к платформе приближалась электричка и протяжно гудела — не успеешь, все равно не успеешь. Второе дыхание не пришло, в билетную кассу стоял хвост, электричка с шипением затормозила, открыла двери, впустила и выпустила пассажиров, ушла по расписанию на Москву, в которой, как сообщил Гарик, никакого дождя не прогнозируется. Небо над Москвой расчистилось, разбитые наголову тучи отступали в нашем направлении. Винд оф чейндж у них сегодня западный, как по заказу — все разогнал, празднуйте на здоровье. Почему бы не перестать вредничать и не присоединиться?

Опоздала совсем чуть-чуть — por una cabeza — вымокла, но не расстроилась, потому что платье и амуниция были в рюкзаке (салатовом! лимонном! голубом!). Стоило ли бежать, сломя голову, если электрички ходят каждые пятнадцать минут?

Стоило! еще как! не терпелось убежать, не отпрашиваясь у родителят, которые однозначно бы не пустили, а теперь я им позвоню из Москвы, подключу Гарика — и готово, потому что мама его обожает, верит каждому слову, даже если тот по моей просьбе беззастенчиво врет.

«…и безгранично доверял ежу»

прочла в папиной газете, где Горбачева сравнивали с Хрущевым, и не сразу поняла, что это опечатка

Михал Сергеич загорал, купался и слушал транзистор чтоб я так жил, сказал папа

тут все на ушах стоят, а у него каникулы, ему дела нет Никита бы не стерпел, он бы выкинул что-нибудь

впрочем, этот новый еще выкинет, попомните мое слово

небо понемногу прояснялось

дождевые тучи отползали на восток

станции проносились мимо со скоростью звука

щитовые домики, шлагбаумы, лодки, костры

дачники с ведрами, удочками и радиоприемниками

эфир был переполнен треском, щелканьем, соловьиными трелями, они проникали сквозь наушники, перебивая латиноамериканскую печаль

я не могла сосредоточиться на Карлосе и улице Корьентос, бархатных портьерах, попугаях и поцелуях

танго, войдя в диссонанс с музыкой революции

поблекло, осыпалось

с ума посходили от своей свободы, ворчала соседка справа

встречные поезда, взбудораженные пассажиры с газетами, все едут туда, одна я пока не в обойме, но скоро буду, заряда осталось минут на пятнадцать

прибалты требуют независимости и со дня на день ее получат, пророчествовала дама с «Комсомолкой» в руках, совку капец, подтвердил ее собеседник, паренек лет пятнадцати в куртке с заклепками, и все они понимали, хорошо это или плохо, а я нет

на вокзале столпотворение

Гарик у первого вагона, машет рукой

уставились друг на друга в изумлении

ну и видок у тебя, ха-ха // на себя-то посмотри

смешные тараканьи усики, как будто приклеенные

не тот ли это сюрприз, на который он намекал по телефону?