Неужели они живут намного дольше, чем мы? Может быть, наши годы — для них всего лишь дни или месяцы?

Мысль была неприятной. Глядя на Лизу, которая сидела, подавленно уставившись в лужу стоячей воды, он не стал делиться с ней внезапно возникшими соображениями. Эту женщину еще предстояло понять…

— Ты думаешь, у Сэма есть шанс? — тихо спросил Лайт, присаживаясь рядом с нею.

— Я не знаю… — горестно ответила Лиза. — Я лишь надеюсь, что они поступят с ним так же, как со мной, — зафиксируют личность на кристалл и вырастят новое тело, чтобы позже использовать в качестве агента.

— Ты собираешься освободить его?

Лиза посмотрела на Лайта с горьким упреком в глазах.

— Если бы я мыслила как-то иначе, ты не стал бы со мной разговаривать, верно?

Лайт угрюмо молчал, и она добавила:

— Я вытащу его во что бы то ни стало. И надеюсь, что ты поможешь мне.

Он опять промолчал.

Откровенно говоря, Лайт был немного не в себе. Слишком много оглушающей, невероятной информации обрушилось на него.

Встав, он подошел к БМК, выплюнул погасшую сигарету и прикурил очередную. Дым показался ему горьким и противным. Он стоял, опираясь рукой о ребристое колесо, и смотрел в туманную даль, пытаясь справиться с обуревавшими его эмоциями.

Глобальность внезапно возникших проблем сбивала его с толку. И Сэм… Черт возьми, Сэм… Разум и сердце отказывались верить в то, что его уже нет, что он, в лучшем случае, превратился сейчас в не сколько миллионов гигабайт на чужеродном кристаллическом носителе, а от его тела живым можно считать лишь крохотный образчик хромосом…

Нет, временами осмысление ситуации выходило далеко за понятия привычной логики. Здесь требовались какие-то иные душевные качества… Лайт неожиданно для себя вдруг развернулся и несколько раз с силой пнул огромное, ребристое, как фреза, колесо бронемашины, будто это могло ему как-то помочь переварить информацию, которая обрушилась на голову, как снежная лавина с горного склона.

Нет. Ему просто нужно было успокоиться.

Через некоторое время он вернулся, опять сел, рядом с Лизой и, сцепив пальцы рук в замок, сказал:

— Я верю тебе… И я буду с тобой до конца.

Лиза покосилась на него:

— Спасибо, Лайт…

Он посмотрел вокруг, ничего не ответив. Все, что нужно, они уже сказали друг другу.

— Тебе не кажется, что нам пора бы двигаться дальше? — через некоторое время спросил он. Лиза кивнула, вставая.

— Я сяду на место водителя, — внезапно предложила она.

Лайт нахмурился, как делал это обычно, получая внезапные вводные.

— Почему? — поинтересовался он.

— Потому что ты будешь занят.

— Чем, позволь тебя спросить?

— Ты должен мне рассказать о себе… и о Сэме. Всю правду.

Лайт не понял ее намека, и тогда Лиза протянула руку, взяла его за запястье и резко повернула его так, чтобы были видны обе кодовые татуировки. Она не сомневалась, что и первый, и второй штрих-коды идентичны тем, которые она видела на запястье Сэма.

— Первый код погашен, и поэтому его смог прочитать сканер, — произнесла она, глядя в глаза Лайта. — А вот второй нет. Я подозреваю, что он означает, потому что служила в армии и видела подобное раньше. Но я хочу услышать это от тебя.

Лайт выдержал ее взгляд и медленно кивнул:

— Идет, — произнес он. — Я расскажу тебе про эти метки. Думаю, Сэм не стал бы возражать… — Он на секунду задумался и добавил: — Так будет даже лучше…

* * *

Лиза была права, когда думала о том, что в душе каждого человека живут свои, личные призраки прошлого.

Крайнов не являлся в этом смысле исключением из правил. Ей было невдомек, что на несколько секунд он пришел в себя там, в заброшенной сторожке, когда она держала его голову у себя на коленях.

Сэм ощущал прикосновения ее пальцев к своим губам, и ему было хорошо, несмотря на боль и озноб. Он следил за ее взглядом и видел, как ее глаза нет-нет да и косятся на его запястье, где под определенным углом падения лучей можно было разглядеть две штрих-кодовые татуировки.

В его сознании тоже таились свои, глубоко упрятанные воспоминания, но, в отличие от Лизы, чья память была фрагментирована насильно, он свои воспоминания прятал сам.

И вот сейчас, улучив момент, они вдруг повалили на волю, все разом, словно это было их попыткой отомстить за забвение.

…Бежевые стены, обитые мягким звукоизолирующим материалом. Квадратная комната. Ровный свет потолочных панелей.

Стены. Мягкие, ненавистные, упругие и податливые настолько, что о них нельзя не то чтобы разбить себе голову, а даже ушибиться.

Стены, в которых он провел целую вечность.

Время здесь теряло свой смысл. День и ночь различались лишь по той интенсивности, с которой излучал потолок. Днем из ниоткуда лилась тихая, уничтожающая сознание музыка, ночью со всех сторон его обступала вязкая тишина.

Тишина и мрак, из которых больное, сломанное виртуалкой воображение лепило гротескные, чаще всего нереальные фигуры. Семен знал, если долго и пристально смотреть в темноту, из нее начинают проступать тени, чуть более светлые, чем сам мрак.

Каждую ночь они приходили к нему и порой задерживались надолго, пока искусственный рассвет не прогонял их прочь, назад, в мягкие, ненавистные бежевые стены.

Поначалу чаще других к нему приходила мертвая сестра.

Маленькая Дана с окровавленной головой выступала из мрака практически каждую ночь. Сначала Сэм пугался ее приходов, вел себя, как и подобает ненормальному человеку — кричал, пытаясь забиться в угол, отогнать руками призрачную тень, потом в ужасе молил у нее прощения… и не слышал ни звука в ответ — даже эхо собственного голоса глохло, тонуло в этих проклятых стенах.

Каждое утро на смену теням приходил голос.

— Доброе утро, мой мальчик! — жизнерадостно вещал он, одновременно с тем, как потолочные панели начинали излучать мягкий свет. — Как ты себя чувствуешь?

Сэм молчал в ответ. Он ненавидел этот мягкий, вкрадчивый голос, который, будто змея, пытался вползти в его душу и навести в ней свой, установленный свыше порядок.

Сэм не хотел, чтобы в его душе хозяйничали чужие.

Да, теперь, благодаря терпеливым и жестоким разъяснениям вкрадчивого голоса, он начал вполне отчетливо осознавать, что является малолетним преступником, который убил собственную сестру… но ведь он сделал это не нарочно — слишком многое из мира виртуальных грез прижилось в его сознании к тому моменту, как в их квартале внезапно рухнула вся архитектура глобальной виртуальной сети!..

Никому не было дела до тех оправданий или же, наоборот — обвинений, которые, сменяя друг друга с удручающей скоростью и постоянством, рождались в его глубоко израненной душе.