Впрочем, как я уже говорил, дело не в цене медальона, а в его смысле. Точнее, даже в их количестве.

– Объясните мне, о многомудрые, неужто сей подарок означает, что опасность для служилых русских грандов миновала? – спросил я собеседников.

Те переглянулись и вместо прямого ответа одновременно и молча ткнули в письмо, приложенное к подарку государя. Что ж, логично. Посмотрим, что пишет сюзерен.

Короткое послание, написанное стремительным «летящим» почерком, не внесло никакой ясности. «Служить с честью… носить с гордостью…» и так далее. Общие слова и ни намека на объяснения, если не считать короткого постскриптума: «Выслушай предложение В. Э. Если согласишься участвовать, надень знак на первом же официальном приеме. За наградами дело не станет. Р.»

– М-да, цесаревичу еще учиться и учиться у батюшки ведению переговоров, – протянул я, вручая письмо тому самому «В. Э.».

Бестужев пробежал взглядом записку и неопределенно хмыкнул.

– Что скажете, Валентин Эдуардович?

– Скажу… – протянул тот и кивнул в сторону стопки нераскрытых пакетов, возвышающейся посреди стола. – Но позже. Сейчас разберемся с остальными подарками.

Разобрались быстро, благо никаких непоняток и двойных-тройных смыслов в этих свертках не крылось. Извлеченные из пакетов обтянутые четырехцветной орденской лентой шкатулки содержали скромные восьмиконечные кресты знака ордена Святого Ильи, соответствующие удостоверения к ним, подписанные капитулом ордена, и информ-кристаллы с электронной версией тех же удостоверений. В общем-то ничего неожиданного… но надо было видеть лицо Вербицкого, когда он увидел имя своей дочери в одном из удостоверений. Впрочем, Бестужев от него не отставал и рассматривал награду Ольги с неменьшим удовольствием и гордостью. Понятно… одно дело – знать о решении капитула, и совсем другое – держать в руках обещанную награду.

Но меня, если честно, сейчас интересовал совсем другой вопрос, о чем я не преминул напомнить гостям. Те с неохотой оторвались от разглядывания «подарков», но, надо отдать им должное, профессионализм все же взял верх над родительской гордостью, так что уже через минуту собеседники вновь сосредоточились и посерьезнели.

– Что ж, пожалуй, начнем по порядку, – медленно произнес Валентин Эдуардович, глянув на Вербицкого.

Тот кивнул.

Рассказ о том, как трясли подноготную Добужского и его захваченного в Польше сюзерена, надолго не затянулся. Меня лишь удивила оперативность, с которой сговорившиеся о совместных действиях служилые бояре провернули похищение пана Казимира. Понятное дело, что вовсе не нападение на мой отряд стало причиной таких стремительных действий. Нет, просто во время допросов Добужского Бестужев выяснил, что часть виновных в похищении боярских жен и дочерей во время московского мятежа ушла от мести служилых. И речь не о рядовых исполнителях, вроде того же Добужского с его хозяином, а о прямых заказчиках. Именно об этом Валентин Эдуардович и поведал на созванном им сборе костромской братчины, в подтверждение своих слов представив запись допроса Добужского. Служилым понадобилось лишь двое суток на подготовку операции по изъятию из собственного имения хозяина отряда «Белый орел» и еще одни сутки на ее исполнение. А уже результаты допроса пана Казимира Горецкого были доведены на общем сборе до всей компании служилых, участвовавших в мести за нападение на их близких. Правда, когда речь зашла о торчащих из этого дела ушах князей Корибут-Вишневецких, боярам пришлось чуть притормозить.

– Одно дело – выкрасть рядового шляхтича Горецкого, – прогудел Бестужев, объясняя причины промедления. – И совсем другое – ввязаться в противостояние с иностранным княжеским домом. Здесь нужно быть аккуратнее, знаешь ли. Заявить о настоящих причинах нападения во всеуслышание мы сейчас не можем. Спугнем цели, ищи их потом по всему глобусу. А без достойного объяснения нападение на Корибут-Вишневецких может привести к полноценной войне между Россией и Польшей. За такой финт государь нас по головке не погладит.

– Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку, да? – усмехнулся я и, чуть помедлив, спросил: – А с Громовыми связаться не пробовали?

– А при чем здесь Громовы? – нахмурился Бестужев.

Ну да, застит глаза боярину история с мятежом, бывает. Что ж, я не гордый, подскажу, напомню.

– Ну как же, это ж по указанию Авдея Корибут-Вишневецкого, бывшего Томилина, отряд Горецкого напал на нашу базу. Двух зайцев одним выстрелом завалить решили. Убрать конкурента, из-за которого снижаются продажи польских тактиков, а заодно грохнуть Милу с Линой из мести за Ромку-иезуита.

Вербицкий с Бестужевым переглянулись. И если для первого мои слова явно были внове, то выражение лица Валентина Эдуардовича… ну, это не «челодлань», конечно, но близко, очень близко.

– Это точно? Ни Добужский, ни сам Горецкий об этом ничего не говорили, – произнес Анатолий Семенович.

– А вы их спрашивали? – пожал плечами я.

– Как интересно, – протянул мой будущий тесть. – А ведь возможно. Вполне возможно. Одно дело – неспровоцированное нападение на княжеский дом, и совсем другое – кровная месть за попытку убийства представительниц древнего боярского рода. Что скажешь, Анатолий Семенович?

– Подумать надо, – побарабанил пальцами по столешнице Вербицкий. – Обсудить…

– Вот-вот, подумайте, обсудите… потом, – привлек я внимание собеседников. – А пока, может, Валентин Эдуардович поведает все же о том предложении, о котором упомянул в своей записке государь?

– Мм… собственно, к нему и веду, – развел руками тот. – Считай, это была преамбула. А суть такова: во время сбора служилых бояр, как раз посвященного возможной войне с Корибут-Вишневецкими, ко мне подошли представители тульской братчины и передали кое-какую информацию и предложение для тебя. Информация хранится на этом кристалле, и я ее не смотрел, поэтому о чем там идет речь, даже не спрашивай. Не знаю. А предложение было передано на словах. Цитирую: «Приглашаем гранда Кирилла Николаева-Скуратова принять участие в охоте на убийц его деда».

Прием по случаю помолвки Леонида и Марии прошел… ожидаемо. Отзвучали витиеватые поздравления, отшуршали тихие пересуды по углам, отгремели здравицы чуть поднабравшихся бояр. Даже посуду ненароком побили, но так, в самую плепорцию, как говорится. А на следующий день громыхнуло. Боярская Москва, изрядно прореженная после неудачного мятежа, но за прошедший год успевшая пополниться приехавшими искать столичного счастья «ливадийцами» и «новгородцами», забурлила от новостей, порожденных маленьким приемом, устроенным окольничим Посольского приказа служилым боярином Бестужевым. О помолвке и участниках действа ахали в дамских салонах и солидно вполголоса рассуждали завсегдатаи мужских клубов. Но если боярышни вздыхали о любви боярина и простолюдинки, превозмогшей сословные препоны, то их матерей интересовали несколько иные детали свершившегося действа, а именно тот факт, что руку невесты в ладонь жениха вложил не отец оной, а некий мало кому известный в свете молодой человек, едва ли не ровесник жениха, оказавшийся учителем юной Марии Вербицкой. И пусть мужчины понимающе кивают и говорят о старых традициях, но кому как не женщинам, хранителям силы рода, знать, что учитель по слову может свести руки суженых вместо их родителей только в одном случае – если на него возложена обязанность стать проводником линии нового рода. И вот это было куда важнее, чем любые иные подробности вполне обычного для Москвы приема.