Затем я показал Артуру серию фотографий его матери, отца и дедушки вперемежку с фотографиями незнакомцев и сравнил его КГР с КГР шести студентов, которым была предъявлена идентичная последовательность снимков (в данном случае они служили контрольной группой). Перед экспериментом испытуемым сообщили, что сейчас они увидят фотографии знакомых и незнакомых им людей. Каждую фотографию показывали в течение двух секунд с задержкой от пятнадцати до двадцати пяти секунд (чтобы проводимость кожи могла вернуться к исходному уровню).

Как и ожидалось, у студентов мы обнаружили выраженные изменения в КГР в ответ на снимки родителей, но не на снимки незнакомцев. У Артура, напротив, КГР оставалась однообразно низкой. Скачки в ответ на фотографии родителей отсутствовали, хотя иногда, после долгой задержки, на мониторе компьютера появлялся крошечный всплеск — как будто он решал присмотреться получше. Мы истолковали результаты эксперимента как прямое доказательство того, что наша теория верна. Артур не выказывал эмоциональной реакции на своих родителей; именно это, должно быть, и объясняло отсутствие изменений в КГР.

Но как мы могли убедиться, что Артур вообще видел лица? Что, если в результате травмы головы были повреждены сами клетки, отвечающие за их распознавание? Впрочем, такое казалось маловероятным: Артур охотно признал, что люди, которые привезли его в больницу, — его мать и отец — похожи на его родителей. Кроме того, он не испытывал затруднений в распознавании лиц таких известных личностей, как Билл Клинтон и Альберт Эйнштейн. Тем не менее мы решили более тщательно проверить его способность к распознаванию.

Я показал Артуру шестнадцать пар фотографий незнакомцев (одни пары состояли из снимков одного и того же человека, другие — из снимков разных людей). Вопрос звучал следующим образом: на фотографиях изображен один человек или нет? Уткнувшись в снимки носом и пристально вглядываясь в детали, Артур дал правильный ответ в четырнадцати испытаниях из шестнадцати.

Теперь мы были уверены, что проблем в распознавании лиц у Артура не имелось. Может, отсутствие выраженной КГР на родителей — следствие более глобальных нарушений в эмоциональной сфере? Как мы могли быть уверены, что его лимбическая система не повреждена? Возможно, он вообще не испытывал эмоций.

Это казалось неправдоподобным, ибо в течение нескольких месяцев, которые я провел с Артуром, он проявлял весь спектр человеческих эмоций. Он смеялся над моими шутками и рассказывал собственные анекдоты. Он выражал разочарование, страх и гнев; несколько раз я видел, как он плачет. Более того, его эмоции всегда соответствовали ситуации. Значит, проблема Артура не крылась ни в способности распознавать лица, ни в способности испытывать эмоции; чего не хватало, так это способности их связывать.

Пока все логично, но почему это явление ограничено близкими родственниками? Почему Артур не называет самозванцем почтальона, например?

Возможно, когда любой нормальный человек (включая Артура до аварии) встречает кого-то, кто эмоционально очень близок к нему — родителя, супруга или брата — он ожидает ощутить выраженное или смутное эмоциональное тепло. Отсутствие тепла весьма неожиданно, а потому единственным прибежищем Артура становится абсурдный бред. Только он способен хоть как-то рационализировать или объяснить отсутствие эмоций при виде близких родственников. С другой стороны, когда человек видит почтальона, он не ожидает почувствовать тепло, и, следовательно, нет никаких оснований прибегать к бреду. Почтальон — это просто почтальон (если только отношения не приняли любовный оборот).

Хотя наиболее распространенным бредом среди пациентов с синдромом Капгра является уверенность в том, будто их настоящих родителей заменили двойники, в старой медицинской литературе можно отыскать еще более удивительные примеры. Так, один пациент верил, что его отчим — робот; в конце концов он обезглавил его и вскрыл череп, чтобы вытащить микрочипы. Вероятно, у этого больного эмоциональные нарушения достигли такого размаха, что он генерировал бред еще чудовищнее, чем Артур: для него отчим являлся даже не человеком, а безмозглым андроидом![101]

Примерно год назад, когда я прочитал лекцию об Артуре в больнице Ла-Хольи, один невролог выдвинул против моей теории весьма любопытный аргумент. Как быть с людьми, спросил он, у которых миндалевидные тела (ворота в лимбическую систему) кальцифицируются и атрофируются из-за врожденной болезни? Я не сразу нашелся, что ответить. А с людьми, продолжал он, которые лишаются миндалевидных тел (у каждого из нас их два) в результате хирургического вмешательства или несчастного случая? Такие люди существуют, но они не страдают синдромом Капгра, хотя при предъявлении любых эмоционально значимых стимулов их КГР остается плоской. Аналогичным образом, у многих больных с повреждением лобных долей (которые обрабатывают информацию из лимбической системы и строят подробные планы на будущее) тоже отсутствует КГР. Тем не менее и они не страдают синдромом Капгра.

Почему нет? По всей видимости, для таких больных характерно общее притупление всех эмоциональных реакций, а значит, и отсутствие контрольной линии для сравнения. Подобно чистокровному вулканцу из «Звездного пути», они вообще не знают, что такое эмоция, тогда как пациенты с синдромом Капгра наслаждаются вполне нормальной эмоциональной жизнью.

Здесь мы вплотную подходим к основополагающему принципу функционирования мозга, а именно, что все наше восприятие — и, возможно, все аспекты нашего разума — управляются сравнениями, а не абсолютными значениями. При этом не важно, судите ли вы о чем-то очевидном, например о яркости газетного шрифта, или о чем-то более неуловимом, допустим, о горах и долинах эмоционального ландшафта. Это важный вывод, который помогает проиллюстрировать всю мощь нашего подхода — точнее всей дисциплины, которая теперь называется когнитивной нейронаукой. Другими словами, вы можете выявить общие принципы работы мозга и изучать глубокие философские вопросы с помощью относительно простых экспериментов с правильными пациентами. Мы начали со странного состояния, предложили диковинную теорию, протестировали ее в лаборатории и, столкнувшись с возражениями, приумножили наши знания о том, как на самом деле работает здоровый мозг.

Рассмотрим любопытное расстройство под названием синдром Котара, при котором больной утверждает, что он мертв, чувствует запах гнилой плоти и даже ощущает, как по его коже ползают черви. Опять же, большинство врачей, даже неврологов, тут же сочтут, что такой человек сумасшедший. Однако это не объясняет, почему бред принимает именно такую, а не какую-нибудь другую форму. Я бы сказал, что синдром Котара — преувеличенная разновидность синдрома Капгра и, вероятно, имеет аналогичное происхождение. При синдроме Капгра от миндалевидного тела отключена только область распознавания лиц, тогда как при синдроме Котара от лимбической системы отключены все сенсорные области, что приводит к полной потере эмоционального контакта с миром. Вот вам еще один случай, когда диковинное нарушение мозговой деятельности из области психиатрии можно объяснить с точки зрения известных нейронных сетей. Повторю: все эти гипотезы можно проверить в лаборатории. Рискну предположить, что у больных синдромом Котара будет отсутствовать КГР на все внешние раздражители — а не только на лица. Такие люди как будто живут на необитаемом острове, где нет никаких эмоций вообще; вероятно, это состояние — самый близкий аналог смерти при жизни, который только может испытать человек.