консервы, — зато чувствую себя лучше, чем когда-либо в Лондоне. Может быть, это из-за вкуса свежего воздуха в моих легких или долгих прогулок, когда я исследую долину. Или, вероятно, это просто ощущение свободы быть собой.

Может оказаться сложным выйти из тени родителей, когда вы наследуете их мечты. В детстве я часто писала рассказы, но ботинки Генри всегда были слишком велики, чтобы их можно было примерить. Кроме того, он с самого раннего возраста давал мне понять, что, по его мнению, я не умею писать. Я никогда не предполагала, что способна на целый роман, вот только мечты сбываются лишь в том случае, если мы осмеливаемся мечтать. Моя уверенность в себе оставила меня задолго до того, как это сделал ты, но жизнь научила меня быть храброй и пытаться снова и снова. Если никогда не сдаваться, нельзя потерпеть неудачу.

Всякий раз, когда я сравнивала тексты моего отца со своими, его мысли казались значительнее, сильнее, более постоянными, чем тот сумбур в моей голове, что появлялся и уходил, словно прилив. Смывая мою уверенность. Но замки, сделанные из песка, не способны стоять вечно. Теперь я свободна от суждений Генри и знаю, что единственным человеком, который заставил меня жить в его тени, была я сама. Я могла бы выйти в любой момент, если бы не боялась, что меня увидят.

Иногда на закате я сижу на берегу озера и представляю, что вы с Бобом здесь, рядом со мной. Мне нравится по вечерам курить трубку, принадлежавшую Генри, смотреть на выпрыгивающих из воды лососей в ожидании, когда на небе взойдет луна, чтобы заменить солнце. Потом я слушаю лягушачий хор, наблюдаю, как летучие мыши кружат в небе, и возвращаюсь в коттедж, только когда становится совсем темно и холодно. Я не люблю спать в часовне — слишком много печальных воспоминаний навевают эти комнаты, — но я влюбилась в озеро Блэкуотер. Это место никогда не казалось мне домом, пока я его не покинула. Хотелось бы поделиться с тобой и этими ощущениями, и всеми секретами, которые я была вынуждена хранить. Ты обещал любить меня вечно, и мне интересно, думаешь ли ты обо мне все еще? И вообще — скучаешь ли по мне?

Трудно представить Амелию в нашем старом лондонском доме, спящей в моей постели с моим мужем, выгуливающей мою собаку, готовящей на моей кухне, занимающей мой офис в «Баттерси» на работе, которую я помогла ей получить. Я все еще не могу поверить, что ты подарил ей мое обручальное кольцо. Или что она захотела надеть то, что когда-то принадлежало твоей матери, а потом и мне. Но присвоение чужого, похоже, вошло у нее в привычку. Она из тех женщин, которые ожидают, что все достанется даром, и считают, что весь мир у них в долгу. Во время обеденных перерывов она никогда не читала книги, только журналы. Она обожала участвовать во всех викторинах, о которых узнавала из них, или по радио, или по дневному телевидению, надеясь выиграть что-нибудь. Вот почему я была уверена, что она ни за что не откажется от бесплатных выходных. Заставить вас приехать сюда было слишком легко.

Уверена, что я не первая бывшая жена, которая хочет отомстить. Я иногда представляла, как убиваю вас обоих, старалась не думать об этом. Моя личная разновидность ярости всегда была на удивление спокойной. В такие моменты я читаю или пишу. Это механизм преодоления одиночества, который я выработала в детстве, когда мой отец был слишком занят работой, чтобы замечать меня. Сейчас это звучит глупо, но я никогда раньше не сознавала, насколько вы с ним похожи. Кажется, я провела всю жизнь, прячась внутри историй: в детстве читала чужие, а теперь пишу собственные.

Есть секрет, которым я хочу поделиться. Я написала роман — и начала еще один. Мечты подобны платьям в витрине магазина: они выглядят красиво, но иногда, примерив их, вы понимаете, что они вам не подходят. Одни слишком малы, другие слишком велики. К счастью, моя мама научила меня шить, а мечты можно подгонять по размеру, как и платья.

Я думаю, что моя новая книга хороша, и ты в ней участвуешь.

«Камень-ножницы-бумага» — о выборе. Я свой сделала; придет время, когда тебе тоже придется. В потере всего — один единственный плюс: чувство свободы, появляющееся от осознания, что больше терять нечего.

Твоя экс-жена.

Амелия

Люди склонны думать, что вторая жена — стерва, а первая — жертва, но это не всегда так.

Я знаю, как это выглядит. Но десять лет — это долгий срок для брака, и их отношения попросту изжили себя. Раньше я не думала, что можно быть слишком доброй (предполагается, что доброта — это хорошее качество). Однако у Робин была та разновидность доброты, которая позволяла людям вытирать об нее ноги: ее коллегам, ее мужу, мне. Когда я начала работать волонтером в «Приюте для собак Баттерси», ей показалось, что она подружилась со мной из жалости. Но правда в том, что она нуждалась в друге больше, чем я; я никогда не встречала более одинокой женщины.

Конечно, я была ей благодарна, ведь она помогла мне устроиться на полный оплачиваемый рабочий день, и, конечно, я чувствовала себя виноватой из-за того, что спала с ее мужем. Но это была не какая-нибудь грязная интрижка. Их отношения закончились задолго до того, как я появился на сцене. И сейчас мы с Адамом женаты. В противном случае все трое были бы несчастны. Она и была несчастна — постоянно жаловалась на своего мужа, крупного голливудского сценариста, в то время как кое-кто был вынужден довольствоваться свиданиями с отбросами общества.

С первой минуты, как я встретила своего мужа, я ощутила нечто похожее на зуд: когда ты не можешь удержаться и не почесать. Я долгое время оставалась в стороне, наблюдая, выжидая, пытаясь поступить правильно. Я изменила прическу, одежду, даже манеру говорить — все ради него. Я пыталась стать такой, как ему хотелось. Не ради себя, просто надеялась, что смогу помочь ему, и знала, что способна сделать его счастливее, чем он был с ней. Она не понимала, как ей повезло, и счастливый финал для двоих героев из трех лучше, чем ни для кого.

Робин не то чтобы сопротивлялась — во всяком случае развод прошел на удивление мирно, учитывая, что они были женаты десять лет.

Она ушла. Он остался. Я переехала к нему.

Так было лучше для всех, и мы были