Пока он так глупо медлил, Люба решилась первая. Она выпрямилась, явно собираясь подняться со стула. Они сидели за уединенным столиком на двоих в баре отеля.

– Мне пора. Вы проводите меня?

– О, Любочка... Неужели я могу?!.

– До такси, Борис Феликсович, только до такси. Именно это я имела в виду.

– Да, конечно. Извините меня! Я сегодня весь вечер думаю, говорю и делаю одни только глупости, и все из-за вас, Люба. Вот и сейчас сидел и думал, что я не в силах с вами расстаться.

– Неужели вы думаете, что я вам поверю? Вы же всем так говорите, наверняка...

– Да, вы правы! Говорил я это часто, даже слишком часто. Но вся штука в том, что думаю я так впервые!

– Давайте оставим этот бесполезный разговор. Вы женатый человек, Борис... Вам не кажется, что все это слишком уж банально?

– Вы путаете брак с приговором, Люба! Разве женатому человеку запрещено испытывать чувства к другой женщине? Особенно если к собственной жене он их никогда не испытывал...

– Зачем же вы женились?

– Черт возьми! Да потому что мне было все равно, жениться или нет! И Лариске тоже было наплевать – выйти за меня или за кого-то еще, она же не пропускала ни одних штанов... Извините, Люба. Ее отец – вы его сегодня видели – был моим шефом, и он хотел, чтоб я на ней женился. Может быть, поэтому он до сих пор остался моим уважаемым начальником, а я – его любимым подчиненным. Откуда же мне было знать, что когда-то мне станет не все равно?!

– Неужели вы никогда никого не любили, Борис?

Ей показалось, что он вздрогнул. Во всяком случае, когда Жемчужников заговорил снова, голос его охрип, а глаза глядели куда-то в сторону.

– Я не знаю... Право, не знаю, что вам ответить. Любил, наверное. Во всяком случае, думал, что люблю. Но это было давно, очень давно... Задолго до моей женитьбы. Люба, я...

– Почему же вы не женились на той девушке?

– П-почему?.. Я не мог. И она... она тоже. Были обстоятельства... Пожалуйста, Люба, хватит об этом! Сейчас все это не имеет никакого значения. Особенно теперь, когда я встретил вас. Теперь-то я точно знаю: все, что было раньше, это ненастоящее, неважное – все прежние женщины, чувства, отношения. Вы, Любочка! Только вы теперь для меня существуете на всем свете. Вы – мой мир, мой бог, смысл моей жизни. Со мной еще никогда такого не было.

Честно говоря, Александра чувствовала то же самое, такого Жемчужникова она еще не видела! А она-то думала, что он уже не сможет ее удивить. Девушка мягко высвободила руку из плена горячих ладоней.

– Борис, вы меня просто пугаете. Я не хочу сомневаться в искренности ваших слов, но... Но это же просто смешно! Вы меня впервые видите, и вдруг – такая буря чувств.

– Ах, да я и сам себя пугаю! Я же сказал, что никогда еще такого не испытывал. Когда я вас увидел сегодня, меня будто молнией поразило. Я ослеп и оглох, и очень резко поглупел, уверяю вас! У вас даже имя особенное: Любовь! Вы так похожи...

– На кого я похожа?!

– Да на любовь, Бог ты мой! Вы похожи на саму любовь. Но не только потому, что вы – самая соблазнительная женщина из всех, кого я встречал. Вы – самая удивительная, самая загадочная и самая необыкновенная из всех.

– А я думала, вы скажете, что я похожа на ту девушку, которую вы любили когда-то.

– Что?..

На доли секунды в его глазах, подернутых влажным блеском, промелькнуло выражение, которое испугало Александру. «Черт тебя дернул за язык, дура!» – ругнула она себя.

– Странно, что вы это сказали, Люба. – Борис пристально вглядывался ей в лицо, будто только сейчас увидел. – Очень странно... Я где-то читал, что человек склонен искать и находить в своих любимых черты тех людей, которых он любил раньше. Да, действительно, меня с первой минуты не покидает чувство, что я вас уже видел. Нет, не так, что я вас знаю всю жизнь. Наверное, это и называют любовью с первого взгляда.

Несколько секунд серые глаза посылали девушке любовные импульсы – как когда-то, в прежние времена.

– Нет, Люба, вы совсем другая. Ни на кого не похожи. Я уже сказал: вы удивительная.

Блондинка решительно отодвинула от себя давно опустевший бокал и встала.

– Мне в самом деле пора. Не ходите за мной, Борис.

– Только до такси, мы же договорились!

– Я передумала. А то вы, чего доброго, запишете номер машины, отыщете таксиста и выпытаете у него, куда он меня отвез.

– Я надеюсь, что вы мне это сами скажете. Вы же не уйдете просто так, не оставив даже телефона? – Жемчужников заторопился, стараясь оттянуть страшную минуту расставания.

– Я вам сама позвоню, обещаю.

«Нет, Жемчужников. Мы с тобой обречены не любить друг друга, а погубить. Посмотрим – кто кого? Я однажды уже умирала из-за тебя. Но, к счастью, выжила, и теперь у меня мощный иммунитет к твоим словам, улыбкам, глазам. Сейчас – мой ход, и ты, похоже, крепко влип, дружочек... Мне тебя жаль, но теперь поздно давать отбой. Да я и не хочу! Пусть все идет как идет: судьбе виднее».

Когда она ушла, ушла необратимо, Борис Феликсович понял, что он так ничего и не узнал об этой женщине. Кроме ее удивительного имени и прибалтийской фамилии. Да еще того, что он не может без нее жить.

Леха Хохряков, начальник внутренней охраны, был вне себя. Эта долбаная сигнализация его уже заколебала! Начиная с двух сорока пяти, когда лампочка на пульте мигнула в первый раз, они с Саньком почти не приседая носились по двухэтажному мыздеевскому коттеджу общей площадью триста сорок два квадратных мэ в поисках нарушителей спокойствия. Разумеется, никакими нарушителями и не пахло – ни в самом коттедже, ни вокруг него. Нигде никаких следов, замки на дверях и окнах в полном порядке. То есть все так, как и должно быть на его, Лехиной, территории. В натуре! А эта паскудная лампочка все мигала и мигала...

Лехина должность гордо именовалась «начальником внутренней охраны», так что можно было подумать, он мордует не меньше роты караульных. На самом же деле под началом у Хохрякова были всего-навсего пять гавриков, дежуривших парами посменно – по двенадцать часов. Сам Леха нес службу наравне с другими, при этом за каждого своего «кадра» отвечал головой (или, как предпочитал выражаться босс, задницей), а получал за эту канитель всего на каких-то пятьдесят баксов больше. В неделю, разумеется.

Сегодня у Лехи и его напарника Санька по графику было дневное дежурство. Однако нынче в восемь вечера смениться с поста им не светило, на предстоящую ночь босс потребовал усиленный наряд. Хохряков прекрасно знал, с чем это связано, и про себя материл «Сереню» как только умел – а уж в этом-то деле Леха знал толку не меньше, чем во «внутренней охране»! За каким, спрашивается, ... держать здесь всю ночь четверых ребят, если дом все равно будет напичкан косоглазой шпаной Вьетнамца и быками Паневича?! Ни тех, ни других начальник охраны не жаловал и опасался – надо сказать, не без оснований – разных провокаций со стороны блатных.