несмотря на теплую ночь, очага, за дубовым столом, потемневшим от времени, владетель устало вытянул ноги. Он был с дороги, с седла, в грязной пропахшей одежде и с осунувшимся небритым лицом. Шерон показалось, что отражения свечей в его глазах — маленькие злые оранжевые точки — придают правителю вид угрожающий.

Он небрежно отмахнулся от их поклонов и указал на два табурета.

Герцог кинжалом отрезал от большого квадратного румяного пирога с рыбой и шпинатом два внушительных куска, положил на пустые тарелки. Подвинул их гостям. Вино в глиняном кувшине с широким горлышком перелилось в три глиняные кружки. Владетель поднял свою первым:

— Здесь нет трубачей, сиора. И служанок, мечущих лепестки цветов. Полагаю, по сравнению с моим добрым братом, Азимом эш Тали, я совершенно дикий человек. Могу лишь еду и вино. Ну, и титул. Не помню, что там написали в бумагах секретари, завтра посмотрите. Но вас не обидели ни положением, ни землей.

— Ваша светлость… — Она была ошеломлена. Хотя бы тем, что никогда не думала о подобном. Да и не нуждалась, чего уж скрывать.

— Просто выпей со мной. Лучшая благодарность.

Они все трое отсалютовали друг другу. Мильвио улыбался.

— Я привык платить за помощь и за верность, — герцог принялся за пирог, отправил кусочек в рот, довольно зажмурился. Прожевал. — Со времени порядком испорченного циркового представления, у меня не было возможности отплатить за твою помощь в ту ночь. К тому же, я уже наслышан о твоей битве с мэлгами. Это достойно целой картины. Обязательно закажу ее для своего обеденного зала, если мы все переживем войну. Мильвио. Я получил твое сообщение и знаю, что Риона теперь безопасна. Хоть и опустошена.

— Да, ваша светлость.

— Тебя награждать не стану, ибо помню всю бесполезность моих попыток. Я пока не переварил твоего прошлого отказа и не хочу быть оскорбленным вновь.

В его словах слышалась шутливость. Хотя глаза, отражавшие свечи, не улыбались.

— Я опечален, что расстроил вашу светлость.

— Награждать не стану, — повторил герцог. — Накажу. Кар потерян для меня. Проклятый сукин сын умудрился преставиться, когда пришли шаутты. Мне сейчас не хватает его советов. Он не любил тебя, но был честен и признавал твой разум, опыт, знания. Говорил, что ты равен ему в суждениях.

— Лестно слышать, ваша светлость.

— Будешь давать мне советы вместо него.

Мильвио чуть склонил голову, соглашаясь.

— Это мне в тебе нравится, — одобрил Анселмо и снова выпил. — Принимаешь просто и как должное.

— Я знаю, о решении по поводу Лентра, ваша светлость, — сказала Шерон.

— Выбора нет. Лучше драться вместе с соседом, чем по отдельности, даже потеряв построенный для алагорцев флот и лишившись их поддержки. В противном случае надо бежать через …море. Если я убегу сейчас, до попытки сразиться, то любой «добрый брат или сестра» из соседней страны назовет меня трусом. Я буду герцогом без герцогства. Всегда в роли просителя и всегда презираем.

— Я могла бы помочь, ваша светлость, — Шерон решила, что пришло подходящее время. — Помочь вам с армией.

Город купался в летнем благодушном дне, словно мальчишка в прохладной реке в жаркий полдень. Неспешно, радостно, с бесконечным удовольствием.

Прекрасный город. Красивый. Вернувший цвета, казалось потерянные навсегда. Его многочисленные башни, всего лишь неделю назад призрачные, вновь обрели стремительность, ясность и четкость на фоне безоблачного неба, которое портили лишь многочисленные черные точки — птицы.

Воронье.

Падальщики.

Они пировали уже несколько дней, найдя в Рионе щедрое подношение, которого больше не касалась защита той стороны.

Ветер, дувший из распахнутых ворот, ласковый и нежный, точно котенок, смердел мертвечиной. Тела тысяч погибших напоминали о себе.

Не давали забыть.

Прежде, чем войти в ворота, Шерон сказала Мильвио:

— Я хочу обратиться к ним.

— Они поймут?

— Раньше — нет. Теперь… меня выслушают. Они идут за мной. Пока идут, хотя я этого не просила. И не желала. Так случилось, и теперь часть ответственности на мне.

С ней не было Лавиани. А Мильвио и Тэо не стали задавать вопрос, который задала бы сойка: как поступит Шерон, если хоть кто-то окажется не согласен или, тем паче, обнажит оружие?

Через несколько минут все гвардейцы, неполная рота, пока шестьдесят восемь человек, в несколько рядов окружили ее, внимательно слушая.

— Я войду туда, сиоры, как приказал герцог, — она смотрела на их лица. — И сделаю вещи, неприятные для живых. Я дала слово вашему лейтенанту, что моя сила не коснется вас, если Шестеро решат судьбу кого-то из солдат. Не стану поднимать, управлять, приказывать, использовать. Сдержала ли я слово?

— Да, госпожа, — за всех ответил сержант Мешок, стоявший в первом ряду.

Она говорила тихо, не повышая голоса, но ее четкие слова слышал каждый:

— Там, за стеной вашей столицы лежат ваши соотечественники. Возможно, семьи. И уж точно те, кого вы знали. Их пожирает воронье, крысы, собаки. Я слышу каждого из тех, кто умер. Тысячи шепотов сливаются в шум, в рокот штормового моря. Враг, что идет к Лентру, владетель Горного герцогства, бросивший вызов миропорядку, призывающий отринуть Шестерых и использующий шауттов, сделал это с Рионой. И Треттини с Ириастой не смогут ему противостоять. Нас недостаточно много. Поэтому требуется помощь. Армия. И я прошу прощения у каждого из вас за то, что собираюсь сделать. Мне это не нравится, но иного выбора ни я, ни ваш герцог не видим.

— Вам не надо нам ничего объяснять, госпожа, — произнес лейтенант де Ремиджио. — Совсем недавно вы сказали, что пришли темные времена. У меня была беседа с его светлостью перед поездкой сюда, и все мы в курсе, для чего вы здесь. Никто из нас не рад тому, что будет. Но если вам не удастся, погибших станет еще больше. Мы будем рядом. Лошадей рекомендую оставить здесь.

И они вошли в пустой, прекрасный, смрадный город. С широкими проспектами, величественными дворцами, древними площадями.

В город мертвых. Перед которым любой даират был крохотным деревенским погостом.

— Когда-нибудь Риона станет такой, как прежде? — спросила Шерон у Мильвио.

— Ничто не бывает прежним. Все меняется. За человеческую жизнь, или за тысячелетие. Город возродится, как уже бывало, много раз, в разных частях мира. Зло уничтожено, людям ничего не угрожает. Они вернутся. Сперва самые смелые или те, кому нечего терять. Затем все остальные. А спустя несколько поколений, события, без сомнения страшные, станут чем-то вроде мифа. А потом в них и вовсе перестанут верить.

— Ты говоришь об этом с грустью.

— Люди мало меняются за века. Их память коротка. И это одна из причин тех бед, что приходят