все необходимые меры, чтобы золото было доставлено во Владивосток как можно скорее. По всем нашим подсчетам, груз должен прибыть во Владивосток 19 июня по старому стилю. Доставку ускорить невозможно, частично по причине большой загруженности путей в Сибири из-за скопления длинномерных вагонов, а с другой стороны — из-за невозможности увеличить скорость поездов из-за значительного веса груза»[629]. Это вам не железные ящики Китченера, а настоящее золото.

Ссылка на перегруженность Транссиба — вряд ли пустая отговорка[630]. Дорога, низкая пропускная способность которой явилась в свое время одной из главных причин поражения в сражениях на суше с японцами в 1904–1905 гг., к началу новой войны так и не смогла достичь уровня, необходимого для бесперебойной переброски грузов с Дальнего Востока в европейскую часть России. И если ценой неимоверных усилий грузооборот порта Владивостока удалось увеличить с 80,8 млн пудов в 1914 г. до 117,8 млн пудов в 1915 г. и 160,4 млн пудов в 1916 г., то производительность железнодорожных перевозок и ритмичность движения составов по-прежнему оставались узким местом всей системы снабжения войск. К тому же грузам военного назначения приходилось выдерживать жесткую конкуренцию с частными отправителями. Да и вряд ли могло быть по-другому, когда стоимость отправки одного вагона коммерческих товаров из порта Владивостока на запад страны доходила до 40 тыс. руб. Злоупотребления со стороны администрации железных дорог наблюдались повсеместно, а бороться с весомыми аргументами в виде толстых пачек наличных в руках купцов военным было крайне трудно[631].

14 июня 1916 г. накануне своего отъезда в Париж Барк встречался с Николаем II в его ставке[632]. Однако, в отличие от прошлого, на этот раз император почему-то повел себя подозрительно нетипично, весьма скептически отнесся к лившимся на него цветастым потоком аргументам министра финансов. Возможно, провалы на фронте и тотальное вранье высших чиновников сделали монарха более недоверчивым, можно сказать, подозрительным, чем прежде. Николай II словно предчувствовал что-то нехорошее, ему явно не хотелось в очередной раз расставаться с золотом.

Петр Львович даже ощутил некоторый холодок отчужденности с его стороны, когда с жаром и всем доступным ему красноречием всячески доказывал, что «увеличение заграничной наличности является необходимым как для обеспечения расплаты по нашим военным заказам и займам, так и для снабжения валютою торговли и промышленности, ввиду почти полного прекращения нашего экспорта»[633].

Действительно, валютный рынок лихорадило, и Барк при каждом удобном случае напоминал об этом царю, не забывая, правда, подчеркнуть, что «резкие колебания» курса наблюдались «до того момента, когда Министерство финансов взяло в свои руки дело урегулирования валютных расчетов». Но если в ближайшее время не удастся получить от англичан новых кредитов, упорно запугивал Барк императора, то запас прочности национальной денежной единицы будет исчерпан, «валютный рынок будет дезорганизован, курс рубля по отношению к иностранной валюте может обесцениться до чрезвычайных пределов… Последствия дезорганизации валютного рынка могут быть катастрофическими для нашего денежного обращения»[634].

Конечно, подобный моральный прессинг со стороны министра финансов, особенно в условиях неурядиц в стране и на фронте, Николаю II было трудно выдержать. И он, доверяя многоречивому чиновнику, надеялся на хорошие вести, чем и развязывал Барку руки.

А оборотистому министру было чем порадовать своих кураторов в Лондоне. И явно неспроста в Петроград «регулярно прибывали чиновники английского казначейства для предоставления консультаций и практической помощи в организации финансирования военных усилий России»[635]. Что они советовали и как помогали, догадаться нетрудно.

Следует признать, что двуличность Барка уже тогда была очевидна для многих высших сановников империи. Жаркая полемика по вопросу о возрастающей зависимости России от Банка Англии вспыхнула на заседании Комитета финансов 7 июня 1916 г. Поначалу опешившему от подобной наглости ранее весьма покладистых членов комитета министру пришлось оправдываться, доказывая, что он «настойчиво добивался… свободного кредита от Английского банка». Когда читаешь журнал заседания Комитета финансов, то отчетливо просматривается попытка его составителей, которые, понятно, контролировались министром финансов, скрыть за словесной завесой суть вопроса. Всячески выпячивая усилия Барка по защите золотого запаса страны, неведомые клерки расписывали «крайне трудные» переговоры с Банком Англии. Но в результате героическому министру удалось добиться от англичан предложения о предоставлении «особого свободного валютного кредита на 10 миллионов фунтов стерлингов, но на условиях, которые должны быть признаны более тяжелыми… а именно Английский банк требует от нас, помимо выдачи обязательств Государственного Казначейства, высылку золота и депонирование государственных ценных бумаг, создавая таким образом впервые для нас принцип двойного обеспечения»[636].

Невольно возникает вопрос: так в чем же здесь тогда «особый и свободный» характер этого «валютного кредита», если он обставлен такими условиями обеспечения? К тому же и стоимость кредита впечатляла — 7 % годовых, а срок всего год. Очевидно, что Барк вынужден был заниматься этой словесной эквилибристикой, чтобы замаскировать суть своей капитулянтской позиции, граничащей с прямым предательством финансовых интересов отечества.

Столь повышенная активность англичан в стремлении закрепить за собой монопольное право единолично выцеживать русское золото начала вызывать то ли обеспокоенность, то ли зависть в США. Американцы решили отхватить свою часть от русского пирога.

В мае 1916 г. при участии вездесущего на тот момент шведского банкира Ашберга[637] в Петрограде появляется делегация корпорации «Нэшнл сити банк»[638], возглавлявшей на тот момент синдикат банков США, во главе с вице-президентом, исполнительным директором Сэмюэлом Макробертом Ричем[639]. В дело активно включается Рольф Марш[640] — представитель принадлежащей Дж. П. Моргану компании «Гаранти траст» в Петрограде. Американцы сразу повели речь о возможности предоставления России кредита в долларах в обмен на встречный заем в российских рублях[641].

Это не первая попытка американцев выйти на российский кредитный рынок со своими услугами. Еще в 1915 г. в США был образован синдикат банков, которые намеревались разместить на американском рынке 5-процентные трехлетние обязательства российских железнодорожных компаний на сумму до 50 млн долл. Однако в ходе переговоров осенью 1915 г. в Петрограде американцы выдвинули условие особых гарантий со стороны правительства России. В частности, они потребовали обеспечить своевременность оплаты облигаций в долларах, а также предоставить под данный заем дополнительный пакет облигаций тех же железнодорожных компаний на сумму 62,5 млн руб. Нетрудно заметить, что только этот пакет на 25 % превышал сумму планировавшегося займа. В ответ на эти меры синдикат был готов приобрести вышеупомянутый пакет в 50 млн долл. по цене 90 за 100, зарезервировав за собой право «по прошествии 3-х лет конвертировать их в 7-летние обязательства тех же железнодорожных Обществ»[642].

Записка П. Л. Барка на имя Николая II о необходимости участия в заседании Комитета