- Прежде позвольте спросить: кое-кто, нуждающийся в спасении – это не та ли… цыганская девушка, что я видел в замке? – вопросом на вопрос ответил старик, подтверждая, таким образом, мнение, что учёным мужам любопытство свойственно более, нежели учтивость.

- Она жива? – В один голос вскричали Максим и Фёдор, доказывая, что влюблённые дружат с правилами хорошего тона ещё меньше чем учёные.

- Смею уверить, господа, цыганка жива, здорова и сейчас находится в замке, – твёрдо заявил француз и тут же получил возможность насладиться эффектом от произнесённой фразы: два человека, не сговариваясь, обратились к Богу с хвалебной молитвой.

Глядя на своих спасителей, Александр Ленуар иронично улыбнулся и продолжил:

- Выслушайте же историю человека, который хотел многого добиться в жизни, но снискал судьбу, плачевнее которой в мире нет. А там уж задавайте вопросы, если таковые появятся.

12 (24) ноября 1812 г.

Окрестности Красного замка близ города Мир Гродненской губернии.

Несмотря на приобретённую от знакомства с польскими сапогами шепелявость, старый эзотерик оказался хорошим рассказчиком. Повествование лилось складно, лишь изредка прерываясь необходимостью сплюнуть кровь из разбитого рта.

…Когда грянула Французская революция, просвещённый парижанин, профессор Сорбонны[170], воспитанный на трудах Вольтера, Клода-Анри Сен-Симона и прочих богоборцев-вольнодумцев, Александр Ленуар принял её с восторгом. Однако эйфория сменилось унынием, когда кумиры этой самой революции начали грызть друг другу глотки и лить реки крови соотечественников. Тем не менее, Ленуар продолжал верить в высшие идеалы, каковая вера быстро породила здравую мысль о том, что борьба за свободу, равенство и братство требует жертв.

Лишь физические страдания осуждённых на смерть врагов революции вызывали у сердобольного учёного жалость. Однажды он обратился к своему другу – депутату Учредительного собрания доктору Жозефу Гильотену с просьбой привлечь науку для облегчения участи несчастных, мучительно умирающих в петле или под топором палача.

Преисполненный гуманизма, Гильотен заразился идеей и рьяно взялся за дело, для чего пригласил именитых специалистов: хирурга Антуана Луи, фортепьянного мастера Тобиаса Шмидта и парижского палача Анри Сансона, которые изобрели невероятно простое и надёжное устройство для отсекания голов. Вначале его успешно испытали на трупах в парижской клинике Бисетре, а затем – на живых преступниках. Новая машина показала себя наилучшим образом. Нож весом в 160 килограммов, падая с высоты, рубил голову одним махом, а не так, как бы это сделал слабосильный и неумелый палач – в два-три удара. При этом на лицах казнённых механическим способом совершенно отсутствовала страдальческая мина. Члены авторитетной комиссии осмотрели сотни и сотни голов – мёртвые черты хранили лишь выражение «лёгкого» испуга, и никаких болезненных гримас. Это был триумф. Изобретение прозвали гильотиной в честь депутата-гуманиста.

Сразу после этого Гильотен[171] сделал Ленуару предложение – вступить в тайный Орден Башни – организацию, которая тысячи лет боролась за свободу человечества и членом которой Гильотен являлся. Ленуар, долго не раздумывая, согласился и, пройдя положенные испытания, стал посвящённым эзотериком…

В этом месте рассказа Фёдор с Максимом понимающе переглянулись. Уж очень хорошо запомнилось обоим, что за испытания предлагает Орден неофитам. Не замечая реакции слушателей, старик продолжал говорить.

…Планы Ордена ошеломили и восхитили Ленуара. Его собственная идея безболезненного умерщвления масс казалась сущей безделицей рядом с мощью Башни, символизирующей освобождение человечества от воли высших сил и обретение собственной судьбы. Раньше он полагал, что революция, вспыхнувшая во Франции – это стихия, подобная пожару. Стихия, управлять которой нет никакой возможности. Теперь же не вызывала сомнений абсурдность подобного умозаключения. Не пожар, но костёр, разжигаемый и поддерживаемый весьма искушённой рукой – вот что такое Великая Французская революция.

Много веков в разных странах Орден ставил опыты: зачиная восстания черни, наблюдал их результаты. Кроме того, выращивал и пестовал завоевателей, стремящихся к мировому господству. Всё ради того, чтобы однажды свершить задуманное. Роли провозвестника свободы удостоилось самое культурное и просвещённое в мире государство – Франция. Её Орден тщательно и долго готовил к великой миссии, с давних времён обосновавшись в Париже.

Поразительное дело, повествование не только не отнимало силы у исстрадавшегося мосье Александра, наоборот, с каждой минутой дух его креп и на слушателей изливались потоки новых откровений.

Нельзя построить Башню на том месте, где стоит хлев, не разрушив прежде хлева! Этот догмат Ордена старик отнёс к уничтожению существующего государственного устройства и созданию нового, каковое свершение во Франции Орден блестяще осуществил в четыре этапа.

Вначале ниоткуда взялись революционеры-идеалисты, чей удел – вольнодумные трактаты, отрицающие вечные ценности; зажигательные речи, способные смутить народ и побудить взяться за булыжник; а также мученичество во имя высших идеалов, когда, стоя под расстрелом, революционер смеялся в лицо палачам и кричал что-нибудь, вроде такого: «Вы можете убить меня, но вам не убить революцию!» Итогом первого этапа явилось символическое разрушение Бастилии.

Этапом вторым стала война с соседними государствами – Австрией и Пруссией, попытавшимися помочь французской монархии справиться с революцией. Позже казнь Людовика XVI и Марии-Антуанетты заставила включиться в антифранцузскую коалицию также Англию и Испанию. Но народ Франции отразил внешнюю интервенцию и отстоял свободу.

Революционеры-идеалисты, будучи людьми наивными, иных способов правления, кроме диктатуры и массового террора, не знали. Не умели они и удерживать в руках власть. Поэтому, вслед за королевской четой, сами легли под нож гильотины, а на политическую арену вышла новая сила – алчные властолюбцы из числа тех, кто при монархическом режиме влачил жалкое существование на дне, и кого революционная волна как пену вынесла наверх. Мелкие лавочники, пивовары, и стряпчие с неимоверными амбициями – сила безжалостная, но ограниченная. В государственных делах они разбирались ещё меньше предшественников, ведь одно дело – управлять лавкой, и совсем другое – страной. Интриги и расправа с политическими противниками, прикрываемые разговорами о народовластии – вот и всё управление. А во Франции тем временем – послевоенный голод и ропот народа, то есть самая что ни на есть подходящая почва для четвёртого этапа.