– Не повезло, Джекс. – Эванджелина скрестила руки на груди, наблюдая, как он расхаживает взад-вперед по своей клетке. – Тебе нужно отвлечься, поэтому ты будешь говорить о принцессе Донателле. Меня не волнует, скажешь ли ты, как сильно ее ненавидишь или как сильно любишь. Ты можешь хоть сонеты слагать о том, какая она красивая или какого цвета ее волосы.

Джекс издал сдавленный звук, который чем-то отдаленно напоминал смех.

– Она не из тех девушек, о которых слагают сонеты. – Но что-то в его голосе изменилось, смягчилось, и у Эванджелины возникло странное неприятное ощущение, что он действительно слагал бы об этой девушке сонеты. – Когда я впервые встретил ее, она угрожала сбросить меня с небесной кареты.

– И поэтому она тебе понравилась? – спросила Эванджелина.

– Я пригрозил убить ее. – Он сказал это так, будто они флиртовали.

– Это ужасная история любви, Джекс.

– Кто сказал, что это история любви? – Его тон снова стал недовольным. Эванджелина подумала, что он прекратит на этом разговор. К ее удивлению, он продолжил: – Когда мы встретились снова, я поцеловал ее.

Он сказал «я поцеловал ее» так, как любой другой человек рассказал бы о том, что ударил человека в спину ножом. В этом не было ничего страстного или романтичного, подтверждающего, что у Джекса искаженные понятия о любви. Но почему-то мысль о том, что Джекс целует принцессу, заставила Эванджелину внутренне содрогнуться от боли.

– Ты поцеловал ее, потому что думал, что она твоя настоящая любовь?

– Нет. Мне кое-что было нужно от нее. Я сказал, что мой поцелуй убьет ее, если она не даст мне желаемого.

– Подожди, хочешь сказать, твой поцелуй не смертелен, если ты этого не хочешь?

– Осторожно, Лисичка, в твоем голосе звучит любопытство. Но тебе не стоит пытаться. – Джекс перестал расхаживать и забарабанил своими длинными пальцами по железным воротам, выбивая стаккато. – Я солгал Донателле. Мой поцелуй всегда смертоносен. Я замедлил ее сердцебиение, чтобы не убить сразу, но он должен был оборвать ее жизнь в течение нескольких дней, вне зависимости от того, сделала она то, чего я хотел, или нет.

– Тогда почему она не умерла?

– Вероятно, потому, что мое сердце начало биться, – легкомысленно сказал Джекс, как будто эту незначительную деталь можно с легкостью отбросить, когда существовали целые истории, посвященные небьющемуся сердцу Джекса и мифической девушке, которая наконец заставит его биться снова, – его единственной настоящей любви.

Эванджелина почувствовала, как нечто ужасно болезненное запульсировало внутри нее. Не то чтобы мысль о том, что та девушка была настоящей любовью Джекса, причинила ей боль. Ей даже не нравился Джекс. Ее не должно было беспокоить то, что другая девушка заставила сердце Джекса биться. Она должна была радоваться, что принцесса не умерла. Может быть, Эванджелина просто жалела Джекса, зная, что эта история ничем хорошим не кончится.

– Что случилось потом?

– Если верить легендам, она должна была стать моей единственной настоящей любовью, – подтвердил Джекс. В его голосе прозвучала насмешка, но и она не смогла скрыть боль, сквозившую в его словах и ожесточившую черты его лица. – Конечно, как ты уже, верно, догадалась, ничего не вышло. Она так и не простила мне тот первый поцелуй. Она полюбила другого, а затем вонзила мне в сердце мой собственный кинжал.

Эванджелина вздохнула, не в силах представить, каково это, – особенно для Джекса, чьей движущей силой, как Мойры, было найти свою единственную настоящую любовь.

Эванджелина могла понять это стремление. На самом деле она понимала его гораздо лучше, чем хотела признать. Она хотела сказать, что никогда не рискнула бы убить кого-то ради любви. Но Эванджелина заключила сделку с Джексом, которая превратила гостей на свадебной церемонии в каменные статуи, прокляла принца и, в конечном итоге, привела ее сюда. Она все время думала, что это судьба или Джекс играют с ее жизнью. Но именно ее собственный сомнительный выбор привел Эванджелину на этот путь.

Она говорила себе, что действует во имя любви к Люку. Но на самом деле это было не так. Эванджелина делала выбор не во имя любви, она пошла на сделку, потому что хотела любви. Люк не был ее слабостью – любовь была. Даже не просто любовь, а сама идея о ней.

Вот почему некоторые части истории Джекса так болезненно отзывались в душе. Не потому, что она хотела Джекса. Эванджелина не хотела Джекса. Она просто хотела, чтобы кто-то хотел ее так, как Джекс хотел ту девушку. И чтобы это случилось из-за заклинания или проклятия. Эванджелина желала настоящей любви, достаточно сильной, чтобы разрушить чары, чего хотел и Джекс.

Он прислонился головой к темным железным прутьям ворот, и Эванджелина запомнила, как он выглядел в тот момент.

Джекс по-прежнему был неописуемо прекрасен, трагической красотой неба, с которого падают все до единой звезды. Его волосы были вихрем золота. Глаза – смесью серебристого и голубого. Мертвенная бледность, которую она заметила в первую ночь в Валорфелле, исчезла, но теперь она понимала, почему она была там, почему он казался неспособным подарить утешение или доброту. Девушка, которая должна была стать его единственной настоящей любовью, буквально вонзила ему нож в сердце.

– Мне жаль, что Донателла так сильно ранила тебя, – сказала Эванджелина. И она говорила серьезно. Она предполагала, что Джекс, вероятно, упустил некоторые моменты, но она верила, что его боль была искренней. – Может, легенды ошибаются и тебя ждет другая настоящая любовь.

Джекс насмешливо рассмеялся.

– Ты говоришь так, потому что хочешь ею стать? – Он одарил Эванджелину сквозь решетку взглядом, граничащим с непристойностью. – Ты хочешь поцеловать меня, Лисичка?

Новое и ужасное чувство кольнуло внутри.

– Нет, я не это имела в виду.

– Похоже, ты не слишком в этом уверена. Может, я и не нравлюсь тебе, но, держу пари, тебе бы понравился мой поцелуй. – Его взгляд переместился на ее губы, и охвативший ее рот жар ощущался как предвкушение перед поцелуем.

– Джекс, прекрати, – потребовала она. На самом деле он не хотел ее целовать. Он просто дразнил, чтобы заглушить свою боль. – Я знаю, что ты делаешь.

– Сомневаюсь. – Он улыбнулся, сверкнув ямочками, провел языком по кончику очень острого и длинного резца и внезапно задумался. – Может быть, остаться в этом виде не так уж плохо. Мне нравится.

– Тебе также нравится дневной свет, – напомнила ему Эванджелина.

– Я, вероятно, смог бы жить и без солнца, если бы сумел обменять его на другие вещи. – Он склонил голову набок. – Интересно… если бы я стал настоящим вампиром, то мой поцелуй, возможно, больше не был бы