Глеб лежал ничком на диване, сдвинутом со своего обычного места на середину комнаты, и признаков жизни не подавал.

— Глеб, — тихонько позвала я.

Он не шевелился. Я подошла ближе, надо было проверить, дышит он или нет. Внезапно он выпрямился и сел на диване. Я отскочила. Меня испугало его лицо — в глазах слезы, на скулах ходят желваки, рот так плотно сжат, что губы превратились в одну узкую линию. Он хотел мне что-то сказать, но подбородок у него задрожал, и он опять рухнул на диван лицом вниз.

— Уйди, Алиса.

Я вышла к Марине.

— Ну, что?

— Он жив и здоров, по этому поводу можешь не волноваться. Но очень страдает. Я на него разозлилась, что он тебя толкнул, но сейчас мне его жалко. Он мучается.

— Думаешь, я могу пойти к нему?

— Думаю, да. Мне кажется, он тебя ждал, а тут вдруг я.

— Ладно. Слушай, посиди с Игорьком на кухне.

— Маринк, мне надо идти наверх. Я с Громовым пришла, он там меня ждет, я сказала, что на минутку уйду. Он ведь и уйти может, не дождавшись.

— А, ну конечно, тогда иди. Ой, как мне хотелось увидеть Громова наконец. Может быть, я сейчас помирюсь с Глебом, и мы успеем прийти.

— Ну, ни пуха.

— К черту.

Я вернулась к Божене. Веселье было в полном разгаре, и мне надо было догонять всех.

Громов мне уже давно говорил, что я должна вытащить Божену из болота, стать ее менеджером, раскачать на репетиции, концерты, а потом и запись. Оказалось, что мне не надо сильно ее раскачивать. После пары разговоров на эту тему Божена завелась. Она теперь всем меня представляла как своего менеджера, хотя у меня не было не только опыта, но даже представления, что надо делать. Начало камбека Божена решила совместить со своим днем рожденья, после которого Леха уезжал на гастроли, поэтому готовилась к мероприятию основательно, развив лихорадочную активность. Она решила пригласить всех, кого получится, чтобы как можно больше народа узнало о ее возвращении к активной творческой жизни. Пригласила даже музыкантов из своей прошлой группы. Божена не общалась с ними несколько лет, стесняясь своего положения и бездеятельности, но сейчас она была женой известного на всю страну гитариста и стояла на пороге нового витка своей карьеры.

В ее видении Громов и даже я были важными элементами программы. Поэтому мне было поручено в обязательном порядке доставить Громова к Божене в назначенный день. Громов же, хотя и побуждал меня продюсировать Божену, идти к ней под разными предлогами отказывался. Боялся, я думаю, увидеть ее такой, какой она стала. Он помнил ее еще молодой и красивой, полной огня.

Кроме того, он никогда не ходил со мной к моим друзьям и на мои тусовки. Все мямлил, что попробует, постарается, обязательно придет, но никогда не встречался со мной перед такими походами. Я шла одна, а он в результате не приходил. Потом всегда придумывал объяснение. Он и сейчас попытался проделать тот же номер.

— У меня важная встреча, а потом заседание редакции. Не знаю, когда закончится. Ты иди вперед, а я потом подойду.

— Нет, Сереж, мы вместе пойдем. Я, собственно, могу с вами посидеть на редакции.

— Нет, это серьезное деловое заседание, а не тусовка. Никаких посторонних.

— Значит, я подожду тебя на кухне, если же мне нельзя находиться в доме, могу и у подъезда подождать.

— Ладно, давай встретимся в шесть на «Курской». Не смотри на меня так, я точно приду.

Около семи мы встретились и пошли к Божене. Мне очень хотелось, чтобы Марина и Глеб наконец-то познакомились с Громовым. Я думала, что, может быть, мы улизнем от Божены и пойдем к ним.

Когда я уходила проверить, что там у них происходит, Божена с Громовым вспоминали общих друзей и поминали ушедших Леха сидел рядом и слушал, иногда вставлял пару слов.

— Где ты столько времени была? — раздраженно сказал Громов, когда я вернулась. — Короче, надо валить. Божена уже напилась и ссорится с Лехой, а народ валится на пол, один за другим. Разговаривать тут больше не с кем.

— Божена обидится…

— Ты как хочешь, а я пошел.

— Нет, подожди, я с тобой. Пойду попрощаюсь с ними.

Я зашла на кухню. Божена кричала на Леху, держащего на руках маленького Петю, их сына.

— Ты думаешь, ты здесь хозяин, ты решаешь? Это мои друзья, и они хотят отметить мой день рожденья!

— А я тебе говорю, что Пете спать надо, и пусть все валят. Здесь не притон какой-нибудь.

— Притон! Ты же у нас крутой — на гастроли едешь. А мы здесь все — рвань, да, да?

В пьяном бешенстве она двинулась на него с кулаками.

Я закрыла дверь и вернулась к Громову, мрачно стоящему у двери.

Мы начали спускаться по лестнице.

— Хотели к Марине зайти, — напомнила я, когда мы проходили мимо Марининой двери.

— Нет уж, уволь. Как-нибудь в другой раз, у меня и так голова раскалывается.

— Ты спускайся, а я зайду к ним на минуту.

— Опять я тебя ждать должен. Давай я поеду уже, а ты оставайся, где хочешь.

— Мне на минуту в туалет, понимаешь? У Божены там все загадили, мне противно было. Подожди внизу.

Марина немного успокоилась. Они помирились, и Глеб от избытка пережитых эмоций заснул мертвым сном.

— А где Громов-то? — с любопытством спросила Марина.

— Ждет меня на улице, у подъезда. Я на минуту зашла, проверить, что у вас.

— Ой, пойдем в комнату, посмотрю в окно на него.

Марина рассматривала Громова в окно с высоты своего третьего этажа.

— Высокий. Светлые волосы. Приятное лицо. А нам с Глебом казалось иногда, что ты его придумала. Он такой неуловимый… Ты хочешь за него замуж? — вдруг совершенно неожиданно спросила она.

— Нет, конечно, не хочу, — я растерялась. Такая мысль мне почему-то ни разу даже не приходила в голову. — Он совсем не тот человек.

— Значит, ты его не любишь по-настоящему.

— Я его люблю. Просто замуж не хочу.

— Когда полюбишь по-настоящему, сразу захочешь.

— Не думаю, что ты права.

— Вот увидишь.

Я встала, как обычно, часа в два-три дня, дома никого не было. Открыла холодильник — еды не было тоже. Даже яиц, чтобы сделать яичницу. Идти в магазин за продуктами не хотелось, поэтому я сварила себе кофе и вместо бутерброда закурила сигарету. Зазвонил телефон. Громов.

— Что делаешь?

— Умираю от голода. В доме вообще нет никакой еды. Ни хлеба, ни яиц, ничего.

— А у меня есть пельмени. Хочешь пельмени?