– Обе они, и мать, и дочь, передавали вам поклон… Сердечный поклон… это было подчеркнуто мамашей… сердечный!

– Неужели? – то бледнеет, то краснеет Пушкин.

– Они очень интересовались, когда вы собираетесь опять в Москву… – продолжает Лужин.

– В Москву? Подумать только, какое совпадение! Я… Я сегодня ночью собирался ехать в Москву! Я совершенно собрался было ехать в Москву, да вот пришел он… Дельвиг и задержал… Родной мой! Какую вы мне привезли радость! – и Пушкин бросается обнимать Лужина.

– Я очень рад, что обрадовал вас, Александр Сергеевич!.. Однако мне надо идти к своим… Ждут меня… Неловко… До свиданья!..

В тот же день, 4 марта, Пушкин уезжает в Москву через Малинники. Царь, узнав об отъезде Пушкина, выражает удивление и неудовольствие, что сделал он это без спросу у него, и Бенкендорф направляет Пушкину письмо с выговором, что он не держит слова предупреждать его заранее о своих поездках. Отвечая, Пушкин объясняет шефу жандармов, что царь разрешил жить ему и в Москве, что он здесь бывает каждый год.

Пробыв в Малинниках три дня, он их покидает и прибывает в Москву. В Москве Пушкин поселится в гостинице Коппа «Англия». В тот же день, сразу же по приезде в Первопрестольную, он, почти как с корабля на бал, попадает в зал Благородного собрания на благотворительный концерт.

Здесь была вся Москва. Присутствовал и царь. А главное, была Наталья Гончарова, на которую обратил внимание сам император.

Царя, как всегда, сопровождал шеф жандармов Бенкендорф. Николай прохаживался по залу, равнодушно наблюдал за танцующими и иногда кивком головы отвечал на верноподданнические изъявления чувств. Белокаменная столица была представлена здесь лучшими красавицами. Каждая из них стремилась хотя бы на миг оказаться рядом с царем. Николай явно скучал.

Но вот неподалеку проплыла перед ним совсем юная девушка, туалет которой явно был не из богатых. Кажется, ее бальные перчатки и атласные башмачки и не совсем свежие. Она тоже заметила царя, смутилась и опустила свои чуть раскосые глаза. Вот она еще раз промелькнула, но на этот раз не осмелилась поднять на царя глаза. Николая красавица взволновала. Он подтянул живот и даже выпятил грудь.

– Не знаешь случайно, чья она? – поинтересовался Николай у своего верного слуги Бенкендорфа.

– Из Гончаровых, ваше величество, – ответил главный жандарм.

А Наташа продолжала танцевать, совершенно не обращая внимания ни на царя, ни на своих кавалеров. Не удивилась она и Пушкину, когда заметила его в толпе почитателей его таланта. Совсем недавно он чуть не стал ее женихом, но маменька почему-то передумала…

Объявили мазурку… Со своим партнером Наташа пронеслась мимо Пушкина, одарив его такой же улыбкой, какой она одаривала и всех своих кавалеров. Пушкин стоял пораженный ее красотой, растерянный…

Бал заканчивался… Наташу приглашали без конца, но она этому не придавала значения, оставаясь равнодушной к своему успеху. Ее никак не тронуло и известие, которое пронеслось по залу: «Их высочество отметил Наталью Гончарову!»

Царь и в самом деле ее отметил и даже запомнил. В Москве он еще не раз заговаривал о ней с Бенкендорфом…

Пушкин не сразу едет к Гончаровым. Его продолжает привлекать Екатерина Ушакова, дом которой он посещает на второй день по приезде и в дальнейшем бывает там почти каждый день.

В Москве за Пушкиным устанавливают секретный надзор, о чем докладывает московский обер-полицмейстер Шульгин военному генерал-губернатору Голицыну.

Поэт встречается с друзьями, чаще всего с П. Нащокиным, а вскоре переезжает жить к нему, посещает театр, пишет в журналы, следит за изданием своих творений. Из печати выходит седьмая глава «Евгения Онегина», на которую Булгарин в «Северной пчеле» отзывается «пошлейшей» статьей, определив тем самым себя злейшим врагом Пушкина. В Благородном собрании 18 марта он слушает лейпцигского скрипача Бекера. Среди присутствующих была и Натали с братом Сергеем Гончаровым…

И все же красота Натали окончательно завоевывает сердце поэта, и он принимает решение еще раз просить ее руки. Перед тем как это сделать, Пушкин пятого апреля пишет письмо своей будущей теще, Наталье Ивановне Гончаровой:

«После того, милостивая государыня, как вы дали мне разрешение писать к вам, я, взявшись за перо, столь же взволнован, как если бы был в вашем присутствии. Мне так много надо высказать, и чем больше я об этом думаю, тем более грустные и безнадежные мысли приходят мне в голову. Я изложу их вам – вполне чистосердечно и подробно, умоляя вас проявить терпение и особенно снисходительность.

Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начинали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась, я сделал предложение, ваш ответ, при всей его неопределенности, на мгновение свел меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию; вы спросите меня – зачем? клянусь вам, не знаю, но какая-то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы; я бы не мог там вынести ни вашего, ни ее присутствия. Я вам писал: надеялся, ждал ответа – он не приходил. Заблуждения моей ранней молодости представились моему воображению; они были слишком тяжки и сами по себе, а клевета их еще усилила; молва о них, к несчастию, широко распространилась. Вы могли ей поверить; я не смел жаловаться на это, но приходил в отчаяние.

Сколько мук ожидало меня по возвращении! Ваше молчание, ваша холодность, та рассеянность и то безразличие, с какими приняла меня м-ль Натали… У меня не хватило мужества объясниться, – я уехал в Петербург в полном отчаянии. Я чувствовал, что сыграл очень смешную роль, первый раз в жизни я был робок, а робость в человеке моих лет никак не может понравиться молодой девушке в возрасте вашей дочери. Один из моих друзей едет в Москву, привозит мне оттуда одно благосклонное слово, которое возвращает меня к жизни, – а теперь, когда несколько милостивых слов, с которыми вы соблаговолили обратиться ко мне, должны были бы исполнить меня радостью, я чувствую себя более несчастным, чем когда-либо. Постараюсь объясниться.

Только привычка и длительная близость могли бы помочь мне заслужить расположение вашей дочери; я могу надеяться возбудить со временем ее привязанность, но ничем не могу ей