Сейчас мы поедем к Иверской втроем: я, ты и Александр Сергеевич!..

На следующий день Пушкин с Натали и будущей тещей уезжают в калужское имение к ее деду А. Н. Гончарову…

Пушкин и старый Гончаров входят в роскошно обставленный кабинет Афанасия Николаевича.

– Ну вот, осмотрели мы с вами… Александр Сергеевич… Этот памятник… Стар я стал, да… Стар, стар, стар… Я очень устал…

– Да, годы большие, семьдесят лет – не шутка! Мне не дожить, – отзывается Пушкин.

– А-а? – приставляет Афанасий Николаевич ладонь к уху. – Вы что-то сказали?

– Памятник колоссальный! – кричит ему Пушкин. – Сколько в нем? Полторы сажени. Вы так, кажется, говорили?

– Сколько в нем пудов, вы хотите знать? – силится понять старик.

– Я думаю, много! – кричит Пушкин. – Очень много! Эта медная Екатерина, видимо, очень увесистая! Позвольте мне ее называть бабушкой вашего завода… Итак, если продать ее на медь?..

Афанасий Николаевич, внимательно следящий за движениями губ Пушкина, живо подхватывает:

– Мейер ее лепил по заказу Потемкина… Но неожиданно он умер, а приобрел ее мой отец, когда был еще молод.

– И легковерен! – добавляет весело Пушкин, потом кричит: – Вы мне сказали: продать… Но кто же ее купит, а? Кто купит?

– Кто купит? Казна! Должна купить казна, вы похлопочите об этом… там наверху, у генерала Бенкендорфа, который к вам относится как лучший друг.

– А если не купит казна? – кричит Пушкин.

– Да… Если казна не купит, то-о… Я об этом и сам думал… Тогда пусть разрешенье дадут продать ее на медь… Колокольный завод ее купить может, а? Ведь может?

– О-о, какие колокола выйдут из матушки Екатерины Великой! – весело отвечает Пушкин.

– А-а? – тянется к нему старик.

– А сколько могут за нее дать? – снова кричит Пушкин.

– Сколько?.. Сорок тысяч! Сорок тысяч мне давали, голубчик! Но нельзя же памятник особы такой продать без разрешения власти! А давали, да! Деньги почитай уже в руках были.

– Что ж, попробую написать об этом Бенкендорфу, – кричит Пушкин.

– А-а? Бенкендорфу, да! Вот именно, голубчик мой, к Бенкендорфу! И государь разрешит!.. И вот таким образом, если продажа состоится, у вас и Натали будут деньги на свадьбу.

Пушкин вскакивает и начинает ходить по кабинету.

– Да, деньги, деньги… Приданое! Я никак не могу к этому привыкнуть… Для брака мало жениха и невесты, необходимо еще и приданое!

– А-а? Приданое какое будет, вы хотите знать? – Афанасий Николаевич трагически поднимает руки. – Майорат проклятый, вот что! Если бы не майорат!..

– То давно ничего бы не осталось! – весело отзывается Александр Сергеевич.

– Вот как сказано, я наизусть помню: «Владелец же того имения и принадлежащего к тем фабрикам ни малейшего чего продать и заложить… и укреплять в какие-либо крепости или векселя власти не иметь». Вот как зверски сказано! – возмущенно жалуется старик.

– А если дарственную написать на Натали? – громко говорит Пушкин.

– Дарственную? Я об этом думал, голубчик, – хитро хлопает глазами Афанасий Николаевич. – Вот даже набросал… Вот!.. «Лета 1830, мая… Надворный советник и кавалер Афанасий Николаев, сын Гончаров, сговорил я дочь сына моего Николая Афанасьевича, а мою внучку, девицу Наталью в замужество 10-го класса за Александра Сергеевича Пушкина, а в приданое за нею даю…»

– Браво, браво! Вот оно, наконец, приданое! – хлопает в ладоши Пушкин.

– Дальше тут вот есть… «Из имения моего… даю… недвижимого имущества, находящегося в императорском залоге и с переводом на нее, девицу Наталью, числящегося поныне долгу и всех обязанностей в платеже капитала и процентов, из имения моего, состоящего в Нижегородской губернии Балахнинского уезда…»

– А сколько же, простите, сколько же долгу на этом имении? – кричит в ухо старика Пушкин.

– А-а? Долгу?.. А вот считайте сами: сто двадцать восемь тысяч рублей ассигнациями взято в 1824 году, да сорок тысяч рублей в 1826 году…

– Ка-ак? Сто шестьдесят восемь тысяч долгу? О-го-го! – в недоумении кричит Пушкин. А сколько же душ? Душ сколько?

– Душ? По последней ревизии триста душ мужского пола, считая с женами и детьми их обоего полу и со всеми принадлежностями, с пожитками и со скотом…

– Триста душ всего? И такой неслыханный долг? – изумляется Пушкин. – Это значит, сто шестьдесят тысяч долга вы в приданое даете Натали?

– Долг большой!.. Я над этим думал!.. – говорит со вздохом Афанасий Николаевич. – Но, голубчик, Александр Сергеевич, имение вы могли бы выкупить!.. Надо сделать только вот это… Вы приходите к министру Канкрину и говорите ему: «Гончаров Афанасий имеет полотняный завод… и имеет бумажные фабрики… но он не имеет наличности… наличных каких-нибудь 200–300 тысяч рублей, чтобы… расширить производство свое и тем самым… «сделать производство свое для государства Российского наивяще полезным» Вот!.. И Канкрин даст! Вам он не откажет!..

– За малым дело стало!.. Но вы-то лично обращались к Канкрину с такой просьбой? – кричит Пушкин.

– Что для них там я?.. Вы могли бы, голубчик, как поэт, к самому императору подойти с этой просьбой!.. Доложить могли бы, а? Триста тысяч… ну, хотя бы и двести… что такие деньги для русской казны? А вот тогда именьице и было бы чистеньким!..

– Переоценили вы меня, дедушка, очень переоценили!.. – перебивает его Пушкин. – Но каково, каково? Решили с моей помощью от своих проблем избавиться!..

– А-а? – снова приставляет ладони к ушам старик.

– Сказать я, конечно, могу… – кричит Пушкин.

– Можете? – оживляется Афанасий Николаевич. – Вы только скажите, и вы увидите: дадут, дадут! Триста тысяч!..

Входит Наталья Ивановна:

– Вы все еще беседуете? – говорит она с надеждой в голосе.

– Мы уже кончили разговор, Наталья Ивановна, к взаимному удовольствию, – весело отвечает Пушкин.

– К взаимному удовольствию? Вот как! Не ожидала!.. – недоверчиво глядит Наталья Ивановна. – И к чему же вы пришли? Что дает в приданое старик?

– Долговые обязательства в опекунском совете на сто шестьдесят восемь тысяч рублей и… медную бабушку завода! – со смехом говорит Пушкин.

– Что такое? Вы шутите? И какую еще бабушку? – сдвигает брови Гончарова.

– Памятник Екатерине, который я должен кому-то продать, ха-ха-ха! – не выдерживает Пушкин и весело хохочет, чем приводит в полное недоумение Наталью Ивановну.

– Чему вы смеетесь? Не понимаю!.. Это очень грустно… подло, наконец!.. Забудьте о том, что он вам говорил сейчас! И прошу вас ко мне! У меня к вам есть дело!

– Надо идти, Афанасий Николаевич… Идти надо! – кричит старику поэт…

Вернувшись в Москву, Пушкин сразу написал письмо Бенкендорфу с просьбой разрешить А. Н. Гончарову продать неудачно отлитую статую Екатерины Великой на переплавку. Поэт просил Бенкендорфа помочь делу, написав, что «после императора только его царственная бабка может выручить нас из затруднения…».

В ответном письме Бенкендорф сообщает, что император разрешил продать на