Мэннеринг заплатил за проезд, и они с Фростом устроились на носу крашеной шлюпки (вообще-то, это была спасательная лодка, подобранная при кораблекрушении), а между ними втиснулась колли по кличке Холли. Гребцы по левому борту оттолкнулись от берега лопастями весел и поднатужились; очень скоро лодчонка уже шла вверх по реке.

Сидя спиной к носу, Фрост с Мэннерингом оказались лицом к лицу с гребцами – точно два габаритных, нарядных рулевых старшины; расстояние между ними сокращалось всякий раз, как гребцы наклонялись вперед и налегали на весла. Так что предстоящего им дела друзья не обсуждали, иначе им пришлось бы посвятить в свою тайну и гребцов. Вместо того Мэннеринг поддерживал неумолчную болтовню о погоде, обеих Америках, почве, стекле, завтраке, промывке на шлюзах, местной древесине, Балтийском театре военных действий и жизни на приисках. Фрост, подверженный морской болезни, вообще не двигался с места, вот разве что время от времени поднимал руку и стряхивал выступившие под полями шляпы капли. А на разглагольствования Мэннеринга отвечал лишь мычанием сквозь зубы в знак согласия.

По правде говоря, Фроста одолевал страх, причем одолевал все сильнее, по мере того как каждое движение весел несло лодку все ближе и ближе к ущелью. Да что, ради всего святого, на него нашло? – черт его дернул уверять, будто он вовсе даже не поджал хвост, когда на самом-то деле еще как поджал! Он с легкостью мог притвориться, будто ему необходимо вернуться в банк! А теперь вот его швыряет туда-сюда, под ногами три дюйма грязной воды, он продрог насквозь, он безоружен и неподготовлен – неудачно выбранный секундант для чужой дуэли – и чего ради? У него-то что за распря с китайцем Цю? Он-то что за обиду затаил? Он этого человека в жизни не видел! Фрост в очередной раз обтер поля шляпы.

Река Хокитика петляла по гравийным равнинам, усыпанным одинаково круглыми, истертыми камешками. Берега реки обрамлял темный кустарник – зелень его потемнела от дождя еще больше; вдали над холмами клубились изменчивые тучи. При взгляде на них представлялось, что расстояние здесь измеряется отрезками: высокие деревья каикатиа[36]вздымались над кустарником, их силуэты зеленели на переднем плане, синели на среднем и, серые на гребне холмов, сливались с оттенком тумана. Альпы укрыла белесая пелена, но в ясный день (как отметил Мэннеринг) они выделялись вполне отчетливо, зубчатым белым хребтом на фоне неба.

Лодка продвигалась все дальше. Мимо, вниз по реке, стремительно проскользила байдарка. В ней плыли бородатый землемер и двое проводников-маори: они приветливо приподняли шляпы, Мэннеринг поступил так же (Фрост рисковать не стал: каждое лишнее движение внушало ему страх). А после – вообще ничего; лишь берега плясали перед глазами, проносясь мимо, да дождь хлестал по волнам реки. Чайки, преследовавшие их от самого устья, утратили интерес и отстали. Так прошло минут двадцать, гребцы преодолели поворот – и внезапно, как если бы лампа осветила битком набитую народом комнату, повсюду вокруг вскипела и забурлила шумная жизнь.

Палаточный городок Каньер стоял на полпути между Хокитикой и удаленными от моря участками. Земля вокруг была по большей части равнинная, изрытая сквозным узором оврагов и ручьев, и все они несли камни и гравий с вершин Альп к морю; здесь не умолкали звуки текучей воды – как отдаленный рев, как шум, как плеск, как капель. Один из первых землемеров побережья заметил: где вода, там и золото, – а вода тут была повсюду, вода стекала с листьев папоротников, вода унизывала росинками ветви, вода насыщала свисающие с деревьев мхи и, просачиваясь сквозь землю, заполняла отпечатки ног.

На взгляд Фроста, поселение в Каньере представляло собою унылое зрелище. Палатки старателей, выстроившиеся неровными ступенчатыми уступами, низко просели под тяжестью нескончаемого дождя, а несколько так и вовсе обрушились. Протянутые между ними тут и там веревки провисали под флагами и мокрым бельем. Отдельные палатки были укреплены самодельной облицовкой из шифера и глины и держались куда надежнее; какой-то предприимчивый субъект додумался растянуть второй лист между деревьями над палаткой в качестве дополнения к откидному клапану. К стволам деревьев были приколочены гвоздями раскрашенные щиты, рекламирующие все мыслимые развлечения и напитки. (Чтобы открыть на прииске кабак, достаточно было парусинового навеса да бутылки; хотя, если бы служители закона застали владельца на месте преступления, ему грозил бы штраф, а то и тюрьма; торговали там алкоголем, произведенным по большей части тут же, в лагере. Чарли Фрост однажды попробовал каньерское пойло и тут же с отвращением выплюнул: маслянистое, кислое на вкус, с какой-то густой взвесью и воняет фотоэмульсией.)

Фрост дивился тому, что дождь не загнал золотодобытчиков под крышу, – похоже, ничто не могло охладить их пыл. Они толпились у реки: кто, по колено в воде, промывал золото на лотке, кто громыхал промывочными корытами, кто надраивал кастрюли, купался, замачивал белье, штопал дыры и плел веревку на берегу. Все были одеты, как водится среди старателей, в молескин, саржу и твил. Некоторые щеголяли в кушаках ярчайшего алого цвета по тогдашней пиратской моде, большинство носили мягкие шляпы с широкими опущенными полями. Работая, они перекликались между собою, дождя словно бы не замечая. Фоном для этих возгласов служил привычный приисковый гвалт: звенящие удары топора, смех, посвист. В воздухе клубился синий дым и неспешными толчками рассеивался над рекой. Из-под деревьев донесся звук аккордеона, и откуда-то издалека – гром аплодисментов.

– Тихо здесь, правда? – промолвил Мэннеринг. – Даже для субботы.

Фрост так не считал.

– И народу никого, – продолжил Мэннеринг.

Фрост видел вокруг десятки, если не сотни, людей.

Панорама, открывшаяся их взорам, стала для Чарли Фроста первым впечатлением от Каньера – да собственно говоря, первым впечатлением от окрестностей Хокитики в общем и целом, ведь за семь месяцев с тех пор, как он преодолел Хокитикскую отмель, он так ни разу и не выбрался вглубь страны, да и вдоль берега ни разу не ездил дальше верхней террасы Сивью. И хотя он частенько жаловался на недостаток средств, в глубине души он знал, что его натуре приключения противопоказаны. Теперь же, видя, как какой-то человек подтаскивает ветку к костерку у кромки воды и бросает ее целиком на темные угли, взметнув столп дыма, который обволакивает его черным облаком, так что старатель заходится в ужасном, раздирающем легкие кашле, наводящем на мысль, что бедняга на этом свете не жилец, Фрост решил, что его консерватизм целиком и полностью оправдан.

«Каньер, – сказал он себе, – мерзопакостное, Богом позабытое место».

Лодка вышла на мелководье, киль заскреб по камням. Носовые гребцы спрыгнули за борт и вытащили суденышко из воды, чтобы Мэннеринг с Фростом смогли сойти на берег, не замочив ботинок, – напрасная любезность, поскольку ботинки их уже промокли насквозь. Колли скакнула через планширь и плюхнулась брюхом в воду.

– Фу-ты! – проворчал Мэннеринг, неуклюже перебираясь на камни и потягиваясь всем телом. – Надо было другие брюки надеть. Не тот денек, чтоб модничать, – э, Чарли? В такую погоду франт полным идиотом выглядит! Вот чес-слово!