Это было последнее из Агатиных платьев, сохранившихся у Гаскуана по сю пору. Остальные, упакованные в пропитанный запахом камфоры ящик кедрового дерева, погибли, когда пароход сел на мель, – каюты сперва разграбили, затем внутрь хлынула вода, когда пароход наконец лег набок и волны сомкнулись над ним. Для Гаскуана утрата обернулась благом. У него осталась миниатюра с изображением Агаты – это все, что ему хотелось сберечь. Он отдаст подобающую дань ее памяти, но он ведь еще молод и пылок. Он начнет все сначала.

К тому времени как Анна переоделась, в очаге уже пылал огонь. Гаскуан скосил глаза на платье. Оно сидело на проститутке так же плохо, как и на его покойной жене. Анна заметила его взгляд.

– Теперь я смогу носить траур, – промолвила она. – У меня никогда не было черного платья.

Гаскуан не стал спрашивать, кого она оплакивает и как давно этот человек умер. Он наполнил чайник, поставил его на плиту.

Обер Гаскуан предпочитал сам начинать разговор, а не подстраиваться под чужую тему и темп. В обществе он не возражал и помолчать, пока не ощутит настоятельную потребность высказаться. Анна Уэдерелл, с ее чутьем проститутки, по-видимому, распознала эту сторону его характера. Она не понуждала хозяина к беседе, не следила за ним взглядом и не ходила за ним по пятам, пока он занимался рутинными вечерними делами: зажигал свечи, пополнял портсигар, переобувался, сменив грязные сапоги на домашние туфли. Она подхватила в охапку подбитое золотом платье, пересекла комнату, расстелила его на столе. Какое тяжелое! Золото добавляло к весу ткани еще фунтов пять, прикинула Анна, пытаясь подсчитать его стоимость. Корона покупает чистый металл по расценкам примерно три соверена за унцию, а в фунте шестнадцать унций, а тут по меньшей мере фунтов пять. Сколько ж это всего-то будет? Анна попыталась нарисовать в уме столбец чисел, но цифры расплывались.

Пока Гаскуан сгребал угли, накрывая огонь на ночь, и ложкой засыпал чай в заварочное ситечко, Анна внимательно рассматривала платье. Тот, кто спрятал в нем золото, явно умел управляться с иголкой и ниткой – то есть это либо женщина, либо матрос. Уж больно аккуратно все прошито. Золото было проложено вдоль косточек корсета по всей длине, вшито в оборки и равномерно распределено по подолу: на этот дополнительный утяжелитель она сперва не обратила внимания, потому что сама частенько крепила свинцовые дробинки по краю кринолина, чтобы платье не задиралось на ветру.

Гаскуан подошел к ней сзади, достал свой длинный охотничий нож, начал было вспарывать корсет, но он подступился к делу как мясник, и Анна страдальчески вздохнула.

– Ты не умеешь, – промолвила она. – Пожалуйста, дай я.

Мгновение поколебавшись, Гаскуан протянул ей нож и отступил на шаг, наблюдая. Анна трудилась медленно, пытаясь сохранить форму и вид платья, она сперва выпотрошила подол, затем стала продвигаться снизу вверх, вдоль каждой оборки, надрезая нитки кончиком ножа и вытряхивая золото из швов. Дойдя до корсета, Анна чуть подпарывала ткань снизу, а затем пальцами извлекала золото из вставок между косточками. Именно эти комковатые сверточки и напомнили Гаскуану кольчугу – там, в тюрьме.

Золото, добытое из складок, слепило взгляд. Анна бережно собрала его в кучку в центре стола, чтобы песок не сдуло на сквозняке. Всякий раз, добавляя еще горсть золотой пыли или очередной самородок, она накрывала груду ладонями – как будто грелась в ярком сиянии. Гаскуан наблюдал за нею и хмурился.

Наконец Анна закончила: золота в платье не осталось.

– Вот, – промолвила она, выбирая самородок размером примерно с последний сустав Гаскуанова большого пальца. И пододвинула его через весь стол к хозяину дома. – Один фунт один шиллинг. Я не забыла.

– Я к этому золоту даже не прикоснусь, – отрезал Гаскуан.

– И плюс цена траурного платья, – вспыхнула Анна. – В благотворительности я не нуждаюсь.

– Сейчас – нет, потом – кто знает, – отозвался Гаскуан.

Он присел на край кровати, нашарил в нагрудном кармане портсигар. Со щелчком откинул крышку, выбрал сигарету, аккуратно зажег ее и только после того, несколько раз затянувшись, вновь обернулся к гостье:

– На кого вы работаете, мисс Уэдерелл?

– В смысле, кто хозяин над девушками? Мэннеринг.

– Не знаю такого.

– Увидишь – узнаешь. Толстый такой. Ему принадлежит «Принц Уэльский».

– Толстяка я видел. – Гаскуан пососал сигарету. – Ну и какой из него работодатель?

– Характер у него не сахар, – признала Анна. – Но условия его по большей части справедливые.

– Это он дает тебе опиум?

– Нет.

– А он знает, что ты к опиуму привержена?

– Да.

– Так кто тебе его продает?

– А-Су, – сообщила Анна.

– Это кто еще?

– Да просто китаеза. «Шляпник». Держит курильню в Каньере.

– То есть этот китаец шляпы мастерит?

– Нет, – покачала головой Анна. – Это такое местное выражение. «Шляпник» – это одинокий старатель.

Гаскуан, прервав расспросы, затянулся сигаретой.

– А этот «шляпник»… – промолвил он спустя какое-то время. – Он держит опиумную курильню – в Каньере.

– Да.

– И ты к нему ходишь.

– Да, – сощурилась она.

– Одна. – Слово прозвучало укором.

– Чаще всего, – подтвердила Анна, покосившись на хозяина. – Иногда я покупаю чуть больше, чтоб дома тоже было.

– А он-то откуда берет опиум? Из Китая, верно.

Она покачала головой:

– Ему Джо Притчард продает. Он же аптекарь. У него аптека на Коллингвуд-стрит.

Гаскуан кивнул:

– Я знаю мистера Притчарда. Тогда в толк не могу взять: зачем связываться с китайцами, если можно покупать дурман напрямую у мистера Притчарда?

Анна чуть вздернула подбородок, а может быть, просто поежилась – Гаскуан не вполне понял.

– Не знаю, – отвечала она.

– Не знаешь? – удивился Гаскуан.

– Нет.

– Каньер далеко, за глотком дыма туда не вот тебе набегаешься, сдается мне.

– Пожалуй.

– А лавка мистера Притчарда – чего там? – минутах в десяти ходьбы от «Гридирона». Быстрым шагом так и того меньше.

Она пожала плечами.

– Зачем вы ходите в каньерский Чайнатаун, мисс Уэдерелл? – ядовито осведомился Гаскуан; он полагал, что знает вероятный ответ на свой вопрос, и хотел, чтобы гостья произнесла эти слова вслух.

– Может, мне там нравится. – Лицо ее оставалось абсолютно непроницаемым.

– А! – кивнул он. – Может, тебе там нравится.

(Да ради всего святого! Что на него нашло? Какое ему дело, предлагает шлюха свои услуги китайцам или нет? Какое ему дело, ходит ли она в Каньер одна или со спутниками? Она ж шлюха! Он только нынче вечером с ней впервые познакомился! Гаскуан просто не знал, что и думать, а в следующий миг накатил гнев. В замешательстве он взялся за сигарету.)