Вдруг он остановился и, опасливо оглянувшись в сторону запертой двери, встал на колени перед расстеленной коечкой.

— Золотко мое, — сказал он. — Уточка моя!..

Касаясь лицом белейшей простыни, он потянул носом и быстро, как растревоженный желанным запахом пес, стал жадно обнюхивать покинутую постель.

— Неужели больше никогда?.. Господи, неужели?! — И неожиданно для себя он заплакал, не понятый никем на этой земле, никем, кроме нее одной, и плакал, не раскаиваясь в свежем грехе, но моля о любом продолжении…

Как же это случилось, несмотря на железную дисциплину, как вышло, не оставив и тени сомнения, как стряслось внутри него, стоика и аскета, извержение спящего вулкана?..

Он взял себя в руки и вытер щеки махровым полотенцем.

Она зашла попрощаться всего на десять минут, перед его отъездом в Осаку, и, помня прошлое чаепитие, принесла коробку мелких пирожных.

— Ну зачем же вы так тратились? — спросил он и тут же понял, что задал нелепый и неуместный вопрос.

— Возьмите в дорогу, сенсей, — сказала она и поклонилась, сложив ладошки. — Пожалуйста!..

— Спасибо, большое спасибо! — Он тоже поклонился и, вспомнив слово по-японски, добавил: — Аригато…

Тарталетки фирмы «Захер», подаренные девушкой композитору Р., — вот за что ручается головой сладкоежка-автор; все остальное — миф, гастрольное предание, ночные бредни опоздавшего гонца, которому случайно достался бесценный образец из подарочной коробки. О, как быстро он растаял во рту, давая вечную пищу голодному воображению!.. Какие картины стали мелькать перед закрытыми в восторге глазами!..

Или пирожные фирмы «Захер» — географическая ошибка автора, и в его безответственной голове появилась другая, европейская столица, другая девушка и другой герой?.. Может быть, это вовсе не композитор, а артист Р., с готовностью подбрасывающий автору собственный опыт, рвущийся подменить собой или сыграть любого героя?..

Они немного постояли, глядя в разные углы, и снова ощутили сближающую тесноту коварного приюта.

— Ну вот, дорогая Иосико, — с наигранной бодростью сказал он, ломая паузу. — Увидимся когда-нибудь еще?.. А?.. Как вы думаете? — Потупив глаза, девушка молчала, и он решил ответить сам. — Наверное, все-таки нет…

Тревожная улыбка не сходила с его лица.

— Мы увидимся, — твердо сказала она. — Увидимся. Непррременно…

И он засмеялся, услышав это безусловное утроенное «р».

— Я был бы очень и очень рад!..

Банальные слова, банальное прощанье, сколько было в его жизни таких условных, временных, ни к чему не обязывающих гастрольных знакомств и летучих расставаний! Но, пожимая ее маленькую теплую ладонь, он не удержался и дружески — честное слово, исключительно дружески! — приложил свою правую щеку к ее правой же, прохладной и твердой щеке…

И тут оба они почувствовали грозный толчок. Священная гора Фудзи вмешалась в их легкомысленную жизнь и послала мощные сейсмические волны, заставив содрогнуться потревоженные разлукой сердца.

Повинуясь великой горе, девушка отступила на шаг и, пробежав легкими пальцами по октаве пуговок, раскрыла блузку, под которой не было ничего, никакой сбруйки, только маленькая грудь, полная преданности, только пристальный взгляд нежнейших сосков. Юбочка упала на пол от одного прикосновения или, может быть, знака, сама собой, оставив глазам узкий белый парусок на узких бедрах.

А он, всю жизнь такой стыдливый и сдержанный, привыкший обнимать женщину только в предписанной темноте, почувствовал внезапную свободу и стал раздевать себя на свету, завороженно глядя в узкие черные глаза будущего. И тотчас, лелея и благодаря ее незнакомое маленькое тело, послушно прилег рядом с ней прямо на светлое покрывало…

«Любовь — это свет», — думалось ему, и все стыдные и прагматические жесты, которых он обычно стеснялся, оказались осмысленны и гармоничны, как новая жизнь, в какую он вступал по велению священной горы.

— Благодарю вас, сенсей! — выдохнула она, и они поплыли на белом пароходе, снова скользя вдоль борта, вдоль борта… Поворот по корме и обратно вдоль борта… Повороту форштевня и снова к корме…

И, проплыв положенное расстояние, они поднялись вверх, зависая над озером Кавагути и вглядываясь сквозь бег облаков в прекрасные лики Фудзи. К обоюдному счастью, им хватило общего дыхания несмотря на большую разницу в возрасте, а может быть, именно благодаря ей…

За окошком стемнело и снова стало светло. Из черной норы тоннеля вырвалась ранняя подземка. И большие часы над стеной отеля «Сателлит» остановили прощальное время.

«Вот Родос, здесь и прыгай!..»

Было все это в действительности или нет?.. Или всему виной одно лишь разгульное воображение нетрезвого автора, за которое он просит прощения у девушки Иосико, наследников и друзей композитора Р.?

То есть было это в воображении или в действительности?..

Ах, не факты важны, господа, а их вещие сигналы!.. А что такое сигнал, как не дуновение вероятности и эхо невнятного факта?..

Кто сигналил, кому и каковы бессудные следствия — вот первые ступени влекущего сюжета!.. И вяло текут за кулисами беспочвенные споры, осуществила ли себя телесно неслыханная любовь.

— Не было этого, не было, — артикулирует вкусный баритон, помня о благородных правилах прошлого.

— Какая разница, — надменно бросает драматический тенор, довольный тем, что не о нем речь.

— Никто там свечку не держал, — игриво вступает нарочитый басок и зычно хохочет…

— При чем тут Семен Ефимович? — мелодически выпевает сладкое сопрано, щедрое на услуги жарким мужским голосам…

И только бездоказательный автор, меря на свой аршин, настаивает на своем, чтобы тут же отказаться от опрометчивых слов…

— Это было, — неуверенно заявляет он. — А если и не было, должно было быть!.. Это была любовь, призванная осуществить себя в полном объеме телесных явностей и душевных скорбей… Это была любовь, а не один лишь подлый «сигнал» в компетентные органы! Верьте мне, господа, иначе дальнейшее покажется вам слишком несправедливым!.. Впрочем, дело ваше… Ваше дело… Потому что сочинитель, по правде говоря, все-таки раздваивается, зная по опыту, что чувство неосуществленное может пронзить на всю жизнь ничуть не слабее того, которое счастливо разрешилось. Мается, мается бестолковый рассказчик в запоздалых раздумьях, как довести до читательского сердца этот безумный прокол, и вслед за артистом

Виталием Илличем неуверенно бормочет: — Можно так, а можно и иначе…

Ночь перед отъездом в Осаку была праздничной не только для Сени: день рождения отмечала Наташа Данилова, героиня сериала «Место встречи изменить нельзя», и дверь их общего с Тамарой Ивановой номера не закрывалась до самого утра. Бездумно тратя последние запасы, угощали красной икрой, ветчиной из банок и другими домашними и покупными яствами. Сакэ окончательно обрусело и шло в ход безо всякого подогрева.