Арбуз был связан с семейной традицией. Перед самым Наташиным рождением на свет ее неопытная мама с удовольствием вкушала ломти алого астраханца и думала, что это еще не схватки, а просто она объелась волшебной мякоти; но за пять минут до смены суток от нее внезапно и чудодейственно отделилась красивая Наташа. С тех пор на праздничном столе всякий раз главенствовал уроженец сладкой бахчи. Так вышло и на этот раз: за пять минут до полуночи дверь номера распахнулась, и Юра Демич не внес, а вкатил через порог очередного красавца. Правда, он тотчас ушел, потому что они с Наташей пребывали в очередной ссоре, но японский арбуз появился в самое время.

В ту ночь Наташа «прощалась с комсомолом» и позвала всех, и все приходили поздравить ее, самую молодую артистку гастрольной труппы. Она была необыкновенно хороша в подаренной себе шикарной джинсовой юбке.

— Поздравляю тебя, солнце мое! — пропел Стржельчик и со вкусом расцеловал Наташу в обе щеки, а молодые японцы и японки из драматической студии, окружавшие ее обожающей стайкой, стали аплодировать сцене, особенно эффектной оттого, что номер тонул в цветах.

Вдруг во всей гостинице погас свет, и в коридорах начали вспыхивать огоньки фирменных сателлитовских спичек с белыми головками. А когда стало ясно, что темнота празднику не помеха, перед Наташиным окном театрально возникла пожарная лестница, улыбающийся японец в каске сделал в ее адрес понятный, успокаивающий жест, и свет вернулся…

— Наташа, — сказал Розенцвейг, почувствовавший в большой компании новый прилив радости и принадлежность родной стае, — дай вам Бог никогда не выходить из этого возраста!.. Вопшем, будьте здоровы!..

— Аригато, сенсей, — отвечала Наташа, — охаегадзаимаста!..

После тостов и ликований предстояли сборы. Багаж следовало разумно разделить на две части: первую составляли вещи, без которых не обойтись в Осаке и Нагое, а вторую — все остальные; их нужно было снести в общий номер, где они пролежат до последнего гастрольного дня…

Звукооператор Тамара Иванова уже не в первый раз становилась соседкой Наташи, отвечая просьбе ее матери, Светланы, которая тоже одно время работала в БДТ и даже заведовала костюмерным цехом. Но сослуживицей дочери она побыла недолго, потому что ей, красивой и самостоятельной, знающей китайский язык, в нашей атмосфере что-то мешало.

— Не каждый человек может работать в театре, — объяснила мне Тамара.

Ближе к утру появился начальник ее цеха Юра Изотов и стал их бранить: скоро выезд, а вещи не уложены. Он посильно помог им в сборах и поволок остающиеся в Токио баулы на общий склад.

Некоторым из нас казалось, что Тамару с Юрой связывают не только служебные, но и лирические отношения, хотя мы могли ошибаться, так же, как в случае с Наташей Даниловой и тем или другим молодым артистом. За Наташей пытались ухаживать многие, и автор упоминает об этом исключительно для того, чтобы подчеркнуть красоту и привлекательность нашей молодой героини. Но было бы несправедливо отказать в шарме и ее соседке, которую по делу и не по делу ревновал начальник. Юра всегда тщательно подбирал и готовил кадры звукооператоров, и большинство из них были так хороши и предприимчивы, что почти все повыходили замуж за иностранцев и со своими русскими детьми живут кто в Англии, кто в Германии, а кто в Соединенных Штатах. На освободившиеся должности приходилось набирать молодых, начиная обучение с самого начала, и однажды, задумчиво глядя на рабочее место звукооператора, Андрюша Толубеев сказал:

— А ведь это кресло опасное; сядет дева и не заметит, как родит…

Воротясь домой, Наташа с Тамарой поневоле разобщались, но стоило прозвучать гастрольной трубе, и они вновь делались близки, как сестры. Время от времени Наташа говорила Тамаре о ком-то из своих знакомых: «Такой мальчик хороший», но кто они были, эти мальчики, и куда затем девались, Тамара не знала, и получилось, что обе они так толком замуж и не вышли. Правда, один наш артист держался за юную Наташу довольно цепко, но тут поблизости оказался Мастер и, озабоченный ее судьбой, спросил:

— Наташа, неужели вам нравится Икс? Что вы в нем нашли?.. Бросьте его, вы достойны лучшей участи!..

И хотя, по мнению автора, это была сущая правда, Наташа продолжала дружить с мистером Икс и другими молодыми артистами, которые мечтали перевести свои отношения с ней в другую плоскость.

А сколько слез она пролила, слушая о себе глупые и досужие байки!..

Красивым женщинам в театре живется непросто…

Наконец погрузка закончилась, и артист Миша Данилов, Наташин однофамилец, сделал коллективный снимок. Во дворе «Сателлита» на фоне забора и грузового трейлера, в четыре ряда стоят, сидят и лежат вперемежку с молодыми японцами Наташа Данилова, Люда Сапожникова, Валя Ковель, Женя Соляков в солнцезащитных очках, Андрюша Толубеев с усами и бородкой, Иван Матвеич Пальму, пригнувшись, Гена Богачев и Юра Демич, довольные жизнью, Кирилл Лавров, моложе своего возраста, Коля Турбанов и Коля Рыбаков, и все беззаботно улыбаются или хохочут, а там, в глубине, виден и артист Р. в кожаной шляпчонке…

26 сентября 1983 года в 9 часов 20 минут утра гастрольная труппа на двух автобусах отчалила от любезного «Сателлита». Товстоногов как генерал двинулся впереди на отдельном японском лимузине, марка которого испарилась из необразованной памяти автора.

На выезде из Токио зеркальное шоссе сопровождали высокие стены, берегущие то ли от ветра, то ли от звука. Затем пошли эстакадные взлеты и падения, на взлетах призывно открывались урбанистические картины вероятного и для нас будущего. Потом стали возникать равнинные отрезки, тяготеющие к мирному пастбищному романтизму…

Розенцвейг сидел у окна в седьмом ряду и выглядел отрешенно, но никому или почти никому померещиться не могло, чем была полна его волшебная голова; он пристально вглядывался в дорогу. «Золотко мое, — пели мощные моторы, — уточка моя!..» На пологую горку зелеными уступами поднималось беспечное кладбище. Белая мельница двигалась навстречу, лениво крутя белым пропеллером и напоминая спортивный самолет. Белая башенка вышагивала из-за стен изящного замка, чтобы завлечь в курортный район. Вадим Медведев всю дорогу развлекал переводчицу Маргариту, и у него получалось слишком откровенно. Эта мужская самоуверенность казалась Сене особенно утомительной именно теперь, когда автобусные моторы сами ладили широкую оркестровую партитуру его «Первой японской симфонии»…

— Вадим, оставь Маргариту в покое, — белым голосом на весь салон призвала мужа Валентина Ковель, — ты для нее слишком стар.

— Валя, если ты еще раз сделаешь мне замечание, я тебя публично пошлю… Предупреждаю!..

Сеня удивился: шутят они или нет?.. И тотчас на японской обочине склубился его собственный семейный очаг со чады и домочадцы и, вспыхнув трескучими искрами, скрылся за поворотом… «Шесть татами… шесть татами… Ай-ай-яй-яй-яй!.. Едем, едем к Фудзияме… Ай-ай-ай-яй-яй…»

На каждой из трех остановок расточители ели сосиски с поджаренной картошкой, пили пиво и кофе в шикарных дорожных заведениях, а бережливые открывали термосы и жевали постылые бутерброды.